CТАНИСЛАВ ГОЛЬДФАРБ. А. Д. ГОРЕМЫКИН: «...ЛИБО В ГЕНЕРАЛ- ГУБЕРНАТОРЫ, ЛИБО В СТЕНЬКИ РАЗИНЫ!..»

ВСТРЕЧА НАСЛЕДНИКА ЦЕСАРЕВИЧА НИКОЛАЯ

Пожалуй, первым серьезным испытанием в новой должности для А. Д. Горемыкина стала организация встречи наследника-цесаревича Николая, будущего императора, который возвращался в столицу из длительного путешествия на Восток. Подготовка к встрече началась еще осенью 1890 года, а сама приезд пришелся на лето 1891 г. Конкретно в Иркутске наследник-цесаревич был 23-25 июня.

Ситуация осложнялась тем, что в Японии на цесаревича было совершено покушение, и далее любое участие наследника в общественных мероприятиях сопровождалось усиленными мерами

безопасности.

Так что задолго до прибытия наследника в Иркутское генерал-губернаторство началась подготовка.

А. Д. Горемыкин готовился к встрече тщательно и продуманно, по-военному четко. Забегая вперед, скажем, что все, что касалось встречи и проводов наследника, его поездки по территории Иркутской и Енисейской губерний, прошло без заминки и происшествий. Горемыкин лично участвовал в разработке маршрута, писал инструкции по безопасности, оценивал и исправлял элементы праздничного декора, сам проехал по главным пунктам остановки. Так, ему не понравились праздничные арки, и Правитель канцелярии Моллериус отправляет срочную телеграмму в Кимельтей: «Генерал-губернатор, найдя сельские арки иркутского округа однообразными, бедно украшенными, приказал распорядиться уставить высокими елками, гуще увить гирляндами, по возможности разнообразнее украсить. Примите соответственные меры. Распоряжения о посуде одобрены» (1).

Заблаговременно были созданы «Инструкция комендантам, назначенным в места остановки Высочайшего поезда», «Дополнительная секретная инструкция Комендантам, назначенным в места остановок по пути следования Государя Наследника Цесаревича», «Ведомость продуктам», «Ведомость о наряде нижних чинов в пунктах по пути следования Его Императорского высочества Государя Наследника Цесаревича по округу».

Сложной и щепетильной стала проблема наличия в Иркутске и в других населенных пунктах политических ссыльных. Многие из них уже отбыли сроки, зарекомендовали себя на педагогическом, научном, юридическом поприще, но свита наследника, которая путешествовала с ним, и центральная власть, напуганные событиями в Японии, страховались и требовали от местных чиновников абсолютной гарантии безопасности. Вполне естественно, что доверия к политссыльным, многие из которых входили в подпольные молодежные организации, в том числе народовольческие, не было. Между тем Горемыкин должен был понимать: успешный во всех отношениях визит — в интересах территории, да и его собственной судьбы тоже. В правительственных кругах хотели, чтобы первый визит наследника в Сибирь не был ничем омрачен.

Среди политссыльных пошли слухи, что Горемыкин собирается на время нахождения цесаревича в Иркутске выслать их всех подальше от губернского центра. Один из очевидцев событий, бывший политссыльный П. Торгашев вспоминал:

«Нас всех тоже волновало и беспокоило, что предпримет Горемыкин по отношению к нам. У меня переговоры с управляющим палатою начались заблаговременно.

«Кажется, Горемыкин, — сказал мне однажды управляющий, — намерен вас и ваших товарищей на время проезда вы- слать из города. Я на днях узнаю. И если он задумает высылку, я вам дам командировку куда-нибудь в сторону от тракта. Недели две проездите, проветритесь. Это будет лучше».

Через несколько дней управляющий палатой сообщил мне, что Горемыкин решил никого из нас не трогать, а потому и командировку незачем устраивать. Я передал товарищам это сообщение, и все успокоились. Но, как выше я говорил, Горемыкин, прижатый в последнюю минуту полицмейстером, дал ему carte blanche. А этот ретивый служака обманом пригласил каждого из нас отдельно к себе, а затем отправил в тюрьму, где всех нас заключили в одну большую камеру...» (2)

Не обошлось без казусов. В дни проезда цесаревича насильно окрестили группу бурят. К Горемыкину явилось десять бурят Балаганской степной думы с жалобой на исправника и архиерея, обвиняя их в насильственном крещении. В версии Торгашева это звучит так:

«Горемыкин принимал по делам всех в общем большом зале. Выйдя к просителям, генерал прежде всего подходил к лицам попроще, а если были инородцы, то к ним первым. Так было и на этот раз. На моих глазах такая сцена.

Из группы бурят выделяется один и подает генералу прошение. Горемыкин, взяв прошение, не читает его, а говорит буряту:

— Ну, расскажи, о чем просишь?

— Крестил, вашество, насильно, насильно крестил!.. — кланяется низко бурят.


— Что такое? Насильно крестил?.. Что за ерунда?.. Кто кого крестил?..


— Меня крестил... насильно крестил... большой халамандрит приезжал... халамандрит (так буряты

называли архиерея — Торгашев) меня насильно крестил! — снова кланяется бурят.

— Ничего не пойму! — удивляется генерал. Но так как он любил всегда разъяснять просителям все подробно, то и говорит:


— Крестить по догматам православной церкви насильно нельзя... Пока не убедится, что желающий принять православие понял и проникся новой верой, его не будут крестить... — и пошел, по- шел в этом роде.

— Понял? — закончил генерал.

Но бурят, терпеливо выслушав лекцию о порядке крещения, снова кланяется.


— Крестил насильно, вашество...


— Ничего не понимаю... Ну, хорошо!

Я разберу... А тебе что? — обращается Горемыкин к другому буряту.

— Крестил, вашество, насильно крестил... Николай называл... Каталажка держал...

Горемыкин начинает нервничать, но, желая загладить неприятную историю (в приемной было много разных просителей и представляющихся), вздумал шуткой отделаться. Увидев среди бурят верзилу чуть ли не в сажень, говорит ему:

— Ну, и ты скажешь, что тебя насильно крестили?..

— Крестил, вашество, крестил!.. Я убежал... много бежал... Меня поймал... пять человек держал... халамандрит воду поливал... Потом исправник зубы давал, зачем много бежал.., — разъяснил верзила-бурят.

В зале раздался сдержанный хохот. Горемыкин окрысился на ближе стоявших.


— Ну хорошо, идите с Богом... я разберу — обратился он к бурятам» (3).

Оказывается, этот случай уже давно обсуждался в местном обществе. И все знали о сложных отношениях генерал-губернатора и епископа Вениамина. Торгашев считал, что между ними была вражда. А поводом стали вроде бы незначительные размолвки по поводу того, где стоять солдатам для парадного развода перед собором. Случилась перебранка и «письма обоих в столицу». «Горемыкин писал в Петербург, и Вениамин писал в Петербург, а пока что пускались на военные хитрости.

Пришел развод к собору, а на спорном месте уже стоит амвон, чаша для освящения воды и т. п. На другой раз рано утром причт торопился занять место, а там уже ходит часовой, поставленный еще ночью.

Так и воевала духовная власть со светской, и этому враждебному настроению придавали много значения, на него возлагали надежду, что Горемыкин воспользуется «миссионерским фокусом» Вениамина» (4).

А что касается случая с крещением, то это были местные трения. От епископа пришла бумага — найти по одному буряту от улуса для крещения. Исправник, в свою очередь, приказал старшинам найти по одному человеку, их набралось 66. Он запер их в каталажку и отрапортовал епископу, что все сделано, утром их крестили. Скандал дошел до столицы.

У Горемыкина сложились хорошие отношения с цесаревичем-наследником, и это сыграло свою роль в дальнейшем, когда тот стал императором. Есть предположения, что, кроме ритуальных представлений императору, у них происходило и неформальное общение. Николай II помнил о замечательном приеме в Иркутске, не отказывал Горемыкину как генерал-губернатору в его просьбах при решении тех или иных местных вопросов, а в конце, уже назначив его членом Государственного Совета, дал отличную характеристику всему, что тот сделал за время своего управления огромным краем.

ЖИЗНЕННЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

Когда мы говорим о генерал-губернаторах — чиновниках столь высокого ранга, то следует понимать, что, за редким исключением, их жизнь была очень закрытой. Мало кто из них занимался целенаправленно саморекламой. И, конеч- но, не только в силу воспитания и личных представлений, но и потому, что они считали себя слугами государя и отечества, а следовательно, им надлежало служить, а не заниматься популяризацией собственной персоны.

Механизмы продвижения по карьерной лестнице в России в конце XIX — начале XX века, не исключая традиционных способов, видоизменялись во времени. В основном, высшие чиновники в губерниях были карьерными людьми, видевшими императора или его министров несколько раз за всю жизнь, но зато имевшими хорошие послужные списки, участвовавшими в большинстве своем в военных походах, проведении реформ, управлении губерниями...

Светской жизнью больше интересовались их жены, что принималось местным обществом вполне спокойно.

Каждый генерал-губернатор имел собственные взгляды на актуальные проблемы своего времени. Но личные архивы генерал-губернаторов словно подверглись «чистке». Архивное наследие Иркутского военного генерал-губернатора А. Д. Горемыкина — не исключение. Как такового его и нет. Сделаем важное уточнение. Когда мы оперируем понятием «взгляды», то ведем речь прежде всего о широком спектре человеческих представлений о жизни: любви и дружбе, эмоциях по отношению к тому или иному событию, отношении к государству, законам, политике и т. п. Одним словом, обо всем, что может волновать человека. Чиновник постоянно и без устали должен реагировать на проблемы в текущей ситуации, и потому у профессиональных чиновников, а Горемыкин был именно из этой когорты, жизненные представления складываются зачастую не только в виде системных концепций, но и в результате удачных или неудачных действий. Потому что траектория его жизни и деятельности — служба «государю и отечеству», а оценивать его труд будут как раз примерами принесенных пользы или вреда государю и отечеству. И все!

Есть и еще одна проблема в реконструкции представлений о жизни дореволюционного провинциального чиновничества, пусть даже и такого уровня, и событий, относящихся к эпохе Российской империи. Идеологическая концепция правящей партии с 1917 года строилась исключительно на отрицательных характеристиках всего, что было связано с монархией и с большинством исторических деятелей того времени. Разумеется, это не касалось народных героев России, декабристов, революционеров и т. п. На протяжении десятилетий большинство и профессиональных историков, и просто интересующихся историей в СССР благодаря мощной пропаганде общепринятой директивой искренне считало (или делало вид, что искренне), что если имперское государство принимало тот или иной за- кон, то он обязательно был направлен на ухудшение положения населения. Разумеется, в такой системе координат главный злодей — император, чиновник высокого уровня, реакционер и проводник имперского зла. На деле так было не всегда. Горемыкин желал следовать закону. В одном из писем он писал Якутскому губернатору:

«...Я вынес убеждение, что большинству дел по существу дано соответственное направление... Замеченные отклонения от точного требования закона главным образом производились в зависимости от неверного изучения и понимания законоположений нашими полицейскими чинами и от недостаточно внимательного отношения к нуждам как общества, так и отдельных просителей, со стороны этих лиц...» (5) Таких высказываний немало, и не задуматься над ними нельзя. И чтобы понять свою историю, мы обязаны прорваться через дебри предрассудков и ложных заключений.

Александр Дмитриевич Горемыкин видится нам человеком консервативных взглядов. Пожалуй, единственная характеристика, где дается такое определение его воззрениям, принадлежит политическому ссыльному М. Кролю. Перед нами очевидец и участник событий последней четверти XIX века. Вот что он писал в сво- их интереснейших мемуарах: «Когда я приехал в Иркутск, генерал-губернаторский пост занимал там генерал Горемыкин. Он был человеком весьма консервативных взглядов, но внутреннее чутье ему подсказывало, что в Восточной Сибири ультрареакционная политика неуместна» (6). Далее мемуарист объясняет свои слова: «Александр III находил большую опору в консервативном, нередко крепостнически настроенном дворянстве, но Сибирь никогда не знала крепостного права и не имела представления о «благородном» дворянском сословии. «Верхний слой» в Сибири состоял почти исключительно из «самородков», выбившихся в люди только благодаря своей личной энергии и выдающимся способностям. Они поднимались наверх из самой гущи народной. То были разбогатевшие крестьяне или даже потомки каторжан и поселенцев. Эти пионеры создали и сибирскую торговлю, и транспорт, и столь прославленный золотой промысел, и естественно, что они гордились той созидательной ролью, которую они играли в сибирской жизни. Сибирский купец, золотопромышленник или владелец универсального магазина был чем-то совсем иным, нежели «российские» купцы. Они требовали к себе уважения и при всех случаях жизни держали себя с большим достоинством. Генерал- губернатор Горемыкин сумел найти тон, которым надо говорить с этой своеобразной сибирской буржуазией. Он также правильно понял характер тех отношений, которые должны установиться между ним и культурным слоем сибирского общества, чтобы он жил с ними в мире» (7).

«Генерал Горемыкин, — продолжает Кроль, — к счастью, не был ни Угрюм-Бур- чеевым, ни Держимордой, и этого было достаточно, чтобы в Иркутске годы его управления дышалось более или менее свободно, и чтобы деятельность местных общественных и научных работников да- вала хорошие результаты» (8).

Еще одно существенное замечание М. Кроля: «Co смертью царя Александра III мрачная реакция стала немного сдавать. И в Иркутске тоже чувствовали, что-то в России переменилось... Быть может, по- литика генерал-губернатора Горемыкина тоже была отголоском едва-едва замет- ной перемены, происшедшей со смертью Александра III в высших правительствен- ных сферах» (9).

Все генерал-губернаторы не очень жаловали оппозиционную печать. И пото- му высокие чиновники время от времени либо сами брались за цензуру изданий, либо назначали туда доверенных лиц.

Вот как оценивал А. Д. Горемыки- на–цензора политический ссыльный П. Торгашев: «Газету вести бывало подчас трудновато. Цензура сильно временами теснила. Особенно, когда получала на- хлобучки из Питера. В таких случаях Горе- мыкин набрасывался на редактора, а сам держал цензуру. Это было на руку газете — самые смелые (по тогдашнему време- ни) статьи проходили при цензуре гене- рала. Помню такой случай.

По случаю смерти Александра III «Восточное обозрение» написало пере- довую статью. Горемыкин не пропустил, найдя ее крамольной. Редакция не хотела давать другую. Горемыкин требовал ста- тью, грозя не выпустить номера. Тогда ре- дакция составила новую, очень краткую. Там было сказано, что за тринадцать лет царствования в бозе почившего импера- тора было проведено тринадцать таких- то реформ (все ретроградные) — и только тогда Горемыкин пропустил и поблагода- рил редактора за объективность статьи. А через месяц из Петербурга от цензурного комитета получилась сильная головомой- ка. Чуть-чуть газета не погибла» (10).

По воспоминаниям И. И. Попова, А. Д. Горемыкин требовал к себе на про- чтение фельетоны Иллича (В. С. Свитыч- Иллич, автор газеты «Восточное обозре-

ние»). Это сердило автора, и однажды он написал фельетон «Часы», где вывел цензора — чиновника особых поручений Щербо-Равича и генерал-губернатора Горемыкина. Цензура фельетон прочла, но ничего предосудительного не обна- ружила, и он появился в печати. «Наутро иркутяне с удовольствием прочли фелье- тон и в длинном господине узнали Рави- ча-Щерба, а в полном с палкой в руках — Горемыкина, который в момент, когда «глагол времен» должен будить людей и возвестить миру радость, дотронулся до механизма своей палочкой, и часы вме- сто бодрого боя издали одно хрипение. А. Д. Горемыкин, конечно, узнал потом себя и всем говорил, что не счел возможным зачеркнуть фельетон, а дал возможность Илличу «продернуть» его и цензуру.

...После Свитыча фельетоны в «Вос- точном обозрении» стали писать Е. А. Пер- фильев и А. Н. Варенцов — оба под псев- донимами. Первый подписывался «Z», а второй — «П. Золин». Перфильев был старшим ревизором акцизного управле- ния, стоял близко к нашему кружку, часто приходил на журфиксы и импровизиро- вал злободневные юмористические рас- сказы. Я убедил его писать. Опыт вышел удачным. Фельетоны его были написаны простым литературным языком, без вся- ких особенных словечек. Начальник его Синеуцкий одобрял и поощрял писатель- ства Е. А., а Горемыкин журил его, указы- вал, что его чиновники продергивают ге- нералов в красных лампасах» (11).

А вот что рассказывал в своих вос- поминаниях А. А. Корнилов: «В «Вос- точном обозрении» Заичневский вел иностранный отдел, и я помню, как Го- ремыкин, который лично цензуровал «Восточное обозрение», и, надо сказать, цензуровал очень строго, говаривал мне, не скрывающему от него своего участия в этой «антиправительственной» газе- те: «Умный человек у вас Заичневский и с большим интересом читаю я всегда его статьи по иностранной политике, — но только чудак! Охота же ему писать так много для меня, единственного чи- тателя, потому что ведь почти все, что он пишет, я велю зачеркнуть красными чернилами». Я передал этот отзыв гене- рал-губернатора самому Заичневскому и помню, как он добродушно смеялся» (12).

Кстати, самого Корнилова, которого в Иркутске считали человеком левых взглядов, Горемыкин очень ценил и ува- жал, хотя и называл «мой красный чинов- ник» (13).

Обратимся к воспоминаниям П. И. Торгашева, который был осужден в 1883 г. военно-окружным судом по по- литическим мотивам как государствен- ный преступник. Какое-то время он жил в Верхнеудинске и Баргузине, а потом оказался в Иркутске. В своих «Сибирских воспоминаниях» (1883–1900 гг.), опубли- кованных в журнале «Голос минувшего», он уделил много места А. Д. Горемыкину.

Есть в воспоминаниях несколько сюжетов, которые характеризовали отно- шение Горемыкина к ссыльным и полит- ссыльным.

В воспоминаниях современников, которые были опубликованы, А. Д. Горе- мыкин представлен фигурой противо- речивой. Литератор Александр Амфите- атров, познакомившийся с Горемыкиным в 1896 году на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде, вспоминал о нем, как о человеке либеральных взглядов: «А. Д. Горемыкин был, кажется, лишь од- нофамилец, даже не родственник пресло- вутому министру внутренних дел и, в про- тивность ему, имел репутацию сановника либерального. Он был очень общителен, не дурак выпить и охотник поговорить. Мне он крепко запомнился по одной остроумной беседе, когда он, за «крас- неньким» начав речь от разбойничества в «вверенном ему крае», то есть в Восточ- ной Сибири, пустился с большим жаром доказывать В. И. Ковалевскому, М. И. Кази, С. Т. Морозову, мне и еще нескольким со- беседникам, что над русским народом тяготеет некое таинственное заклятие. Между его даровитыми людьми совсем

нет людей, пригодных для средней обще- ственности, а всем открыты лишь две удовлетворяющие душу дороги, две край- ности: либо в генерал-губернаторы, либо в Стеньки Разины!..

Кто-то на такой генерал-губерна- торский афоризм сделал ядовитое заме- чание, что, конечно, мол, его высокопре- восходительству по опыту лучше знать.

— А что же вы думаете, я себя ис- ключаю? — храбро и даже как бы с азар- том возразил нисколько не смущенный Горемыкин. — Отнюдь нет. Если бы я не был генерал-губернатором, то, конечно, наверное, был бы Стенькою Разиным. И скажу вам, что смолоду чувствовал в себе большие задатки, чтобы таковым быть. — Подумал, осушил стакан «красненького» и учительно заключил: — Истинное несча- стие наше в том заключается, что даже и в таком скудном выборе нет порядка, но — вечная путаница. Кто мог бы быть от- личным генерал-губернатором, тому то и дело приходится идти в Стеньки Разины, а кому бы как раз впору Стенькою Разиным быть, тех сажают в генерал-губернаторы».

Вместе с тем Амфитеатрова пора- зило, что Горемыкин тут же рассказал о шести подписанных им за время своего генерал-губернаторства смертных при- говорах, все шесть — разбойникам-вар- накам за чудовищные убийства целых семейств: «Ни в одной конфирмации не раскаиваюсь, — спокойно, с убеждением закончил он, — дикие звери были».

Вывод, который напрашивается из всех этих сомнений и предположений Горемыкина, может быть самым простым и понятным — в душе генерала нередко шла борьба между «нельзя по закону» и «жалко по-человечески», и где-то там, в глубине дремал «компромисс» между ра- циональным и идеальным.

Факты свидетельствуют, что Горемы- кин вполне сносно относился к полити- ческим ссыльным. В своих записках изда- тель «Восточного обозрения» И. И. Попов вспоминает, что генерал-губернатор А. Д. Горемыкин с большим уважением относился к Екатерине Брешко-Брешков- ской, стоявшей у истоков партии эсеров. Революционерка отбывала в Иркутске поселение после каторги и селенгинской ссылки. Она занималась просветитель- ской работой, сотрудничала в «Восточном обозрении» и помогала ссыльному поляку Вацлаву Серошевскому работать над этно- графическим трудом «Якуты». Попов вспоминает, как А. Д. Горемыкин не раз спрашивал у него: «Ну что ваша Брешков- ская, всё «Якутов» пишет? Ох, уж эти мне якуты. Как бы вместо якутов не вышла це- лая философия и тактика революционной борьбы в России, написанная в отделе, покровителем которого я состою».

Как вспоминал Торгашев, с первых дней вступления в должность и приезда в Иркутск Горемыкин затребовал списки ссыльных во вверенном ему крае. Ге- нерала интересовало, как выполняется законодательство в отношении этой ка- тегории населения. При этом он заявил: «Государственные ссыльные — враги моего государя, а потому и мои враги. Никаких льгот им не давать (речь шла о возможности свободного передвижения по губерниям — С. Г.)». И далее началь- ник края потребовал, чтобы любое пере- движение политических ссыльных могло осуществляться лишь с его разрешения. «Кроме того, он нашел, что Иркутск слиш- ком хорошее место для ссылки и намерен был выселить нас всех оттуда. Поднялся переполох. Все, жившие в Иркутске, уже отбыли первые стадии ссылки и имели право тут основаться. После долгих пре- пирательств их оставили в покое, но но- вых решено было не пускать в Иркутск.

Суровый приказ для иногородних разрешился довольно комично. Есть го- род Балаганск, где жили ссыльные, жила полиция и очень мало обитателей. Го- родок на половину был пуст. Балаганск отделялся рекой Ангарой от большого, оживленного села Малышевки. Фак- тически Малышевка была городом, а Балаганск его слободой. За всякой на- добностью, до закупки провизии вклю-

чительно, надо было идти в Малышевку. И вот в силу приказа Горемыкинского необходимо было просить разрешение генерал-губернатора на выезд из Бала- ганска в Малышевку за покупками. Раз- умеется, выполнить этот приказ не было физической возможности. Но для ограж- дения местной полиции ссыльные стали ежедневно заваливать Горемыкина про- шениями о разрешении отправиться в Малышевку. Взвыла канцелярия генерал- губернатора от получаемой ежедневно груды прошений. Горемыкин растерялся, и приказ был отменен. Были еще попыт- ки репрессий против государственных ссыльных, но все неудачные, а затем уста- новились мирные отношения» (14).

И. И. Попов: «Горемыкин любил по- либеральничать и щегольнуть своей терпимостью. Иногда разрешал ссыльно- му из деревни переехать в Иркутск или уездный город. Он говорил — «лежачего не бьют». Он охотно разрешал ссыльным участвовать в научных экспедициях — «для науки я все готов сделать» — и во- обще поступать на службу, считая, что занятому человеку некогда заниматься революцией. К политическим ссыльным он относился, пожалуй, лучше, чем к си- бирякам, которых считал всех сепарати- стами, почему его цензура неукоснитель- но вычеркивала выражения «наш край», «мы — сибиряки» и противопоставление этому «россияне» и тому подобное.

В общем, взбалмошный, неуравно- вешенный, он кричал на подчиненных даже на улице, разносил гимназистов за то, что они не встали перед ним во фронт, а если мальчуганы убегали, то посылал ловить их городового или даже своего адъютанта на извозчике» (15).

«Генерал этот был человек честный в бюрократическом смысле, т. е. не при- частен к воровству. Жил скромно, что особенно бросалось в глаза после ши- рокой жизни его предшественника гр. А. П. Игнатьева. Говорят, что когда Игнатьев приехал в Иркутск и увидел дом, где ему приходилось жить, то произнес эту фразу:

— И в этой конюшне я должен жить целые годы!

Горемыкин же, прибыв в то же по- мещение, воздел руки и с умилением вос- кликнул:

— Благодарю тебя, боже, и моего государя, хоть на старости лет поживу в таком дворце.

Не ручаюсь за достоверность рас- сказа, но вся дальнейшая (около 10 лет) жизнь Горемыкина была полною противо- положностью Игнатьева.

Горемыкин, старый армейский слу- жака, не обладающий административны- ми талантами, решил оправдать оказан- ное ему доверие точным исполнением данной ему при назначении инструкции. А потому он сразу стал попадать впросак. Враг всякой помпы, он с палкою в руках, без свиты и конвоя отправлялся гулять по городу и от встречных требовал поклона с обнажением головы. Получались целые истории по этому поводу, а иногда и скан- далы.

— Я здесь представитель моего го- сударя, — говорил Горемыкин. — Снятие фуражки требую не для себя лично, а как представитель монарха.

К чести Горемыкина надо сказать, что он терпеливо выслушивал всякого смелого человека. И если доводы были убедительны, то он сдавался на капитуля- цию. «Шапочный» вопрос таким образом и разрешился. Горемыкину доказали всю нелепость его требования. И генерал ско- ро стал большинству публики лично из- вестен, на улицах многие раскланивались теперь с ним из вежливости к самому ге- нералу, а не по принуждению» (16).

Такие «исторические анекдоты» хо- дили не только о Горемыкине. Пожалуй, не меньшую «любовь» в этом отношении сни- скал другой иркутский генерал-губернатор — Николай Петрович Синельников, кото- рый считался «богато одаренной натурой». Вот что, к примеру, писала о нем газета, опираясь на воспоминания одного из чи- новников синельниковской администра- ции П. П. Суворова «Записки о прошлом»:

«Синельников, как можно судить по словам г. Суворова, скоро же приоб- рел широкую и завидную популярность не только во вверенном ему генерал-гу- бернаторстве, но даже и вне пределов его. «Ну что за молодец ваш генерал-гу- бернатор, — говорил еще в Томске г. Су- ворову приятель его, богатый сибиряк И. В. Бирюлев. — Вот настоящий прави- тель. Не только Восточная Сибирь, но и мы готовы ему в ножки поклониться. Представь себе, проезжает внезапно, ни- кого не предваряя, генерал Синельников прошлою зимою через наш город. Пока он на станции пил чай, случился большой пожар недалеко от почтового дома. Ваш генерал, одетый в меховой казакин, кры- тый сукном, отправился на пожар. При- шел и видит, что сильно горит, а полицей- ские власти во главе с полицмейстером стоят да покуривают папиросы. Горячий, должно быть, старик! Он спросил кого-то в толпе, указывая на куривших:

— Это что за люди?

— Наши самые охранители, — от- вечает неизвестный. — А вон этот, наш наибольший, значит, сам г. начальник по- лиции.

Генерал подошел к полицмейстеру. Последний не успел выпустить дым изо рта, как Синельников громко обратился к нему:

— Если ты полицмейстер, то твое дело распоряжаться, огонь тушить, а не папиросами забавляться при народном несчастии! Марш на крышу!

Полицмейстер спросил: «Вы кто такой? Кто дал вам право командовать мной?» Старик прервал:

— Молчать! Власть у того, кто умеет ею распоряжаться! Я — Синельников. Ваш добрый сосед!

При этом грозном имени и при виде особы величественной осанки вся толпа мгновенно обнажила головы. Полицей- ские растерялись и тряслись со страху. Че- рез минуту они были уже в огне. И пожара как не бывало. В клубе я слышал, будто бы ваш начальник послал нашему генерал губернатору Хрущову следующую теле- грамму: «Проезжая через Томск, потушил пожар и распек полицмейстера за равно- душие к бедствию ближнего» (17).

А. А. Корнилов, чиновник по особым поручениям при Иркутском генерал-гу- бернаторе, с которым А. Д. Горемыкин был практически в приятельских отноше- ниях, а впоследствии и вовсе дружил, по- дал на своего начальника жалобу в Сенат. Причина — запрет со стороны директора народных училищ Иркутской губернии и Иркутского генерал-губернатора допу- стить в качестве лекторов на народных чтениях частные лица. Вероятно, само по себе событие не стоило бы и внима- ния, но общественность в Иркутске силь- но возбудилась по этому поводу. И вот, Правительствующий Сенат 29 сентября 1899 г., рассмотрев жалобу Корнилова, от- менил решение Горемыкина (18).

А. Д. Горемыкин не рукоплескал этому факту, но, что совершенно точно, это никоим образом не отразилось на их взаимоотношениях с Корниловым: они до конца жизни А. Д. Горемыкина оставались теплыми и дружескими.

Еще один случай, характеризующий Горемыкина, привел Торгашев:

«Великий Сибирский тракт — Ир- кутск–Томск — был сплошной пыткой для проезжающих. Выбоины, провалы летом, а зимою, благодаря снежным заносам, «нырки» глубиною с сажень — это были такие дорожные ужасы, что и описать трудно. Ремонт тракта производился «на- туральной повинностью», которая была настоящим бичом для населения и круп- ной наживой для уездной полиции. При Игнатьеве установили «повозный сбор» с проходящих обозов. Такой сбор достигал свыше 200 000 рублей в год, и эта сумма была назначена на ремонт тракта в 1 500 верст. Попали денежки «повозные» в руки чиновных техников, а тракту от этого не легче. Чем больше на ремонт идет, тем тракт становится более непроезжим.

Поехал Горемыкин на ревизию. Даже подготовленный для его поездки тракт

привел в ужас генерала. Только на одном участке генерал отдохнул, тарантас его плавно покачивало на гибких дрожжинах. Ухабов ни следа, промоин не видать, и по мостам свободный проезд. Удивило это генерала. Потребовал к себе начальника участка.

— Как вы этого достигли? Во что во- гнали версту?

Стоимость ремонта на версту пораз- ила генерала своею дешевизной по срав- нению с расходами на других участках.

— Да вы кто такой?
— Государственный ссыльный...
— Теперь я понимаю весь секрет, —

ударил себя по лбу генерал.
По окончании ревизии тракта про-

изошла коренная реформа дорожного управления. Во главе появился дельный инженер, а большинство начальников участков — государственные ссыльные, как Ляпицкий, Сикорский и др. Масса мелких подрядчиков была избрана также из ссыльных и до самого открытия рель- сового пути тракт Иркутск–Томск был в образцовом порядке» (19).

«В другую из своих поездок Горемы- кин открыл массу злоупотреблений в во- лостях. Писаря были, главным образом, из уголовных ссыльных. И Горемыкин порекомендовал поселению приглашать в волостные и сельские писаря государ- ственных ссыльных.

Так постепенно генерал, объявив- ший вначале войну «врагам государства», должен был сознаться, что эти враги не так уж плохи, и о гонениях, притеснениях уже не было и речи.

Но курьезов было немало. Генерал по многим вопросам был мало сведущ и часто влетал здорово.

Однажды он разнес в пух и прах кан- дидата на военно-судебные должности З. за то, что тот, явившись к нему, пред- ставился таким образом: «Я явился к ва- шеству как поверенный ее, каторжного No, чтобы подать прошение о помилова- нии...»

— Вы кто такой? — вскипел генерал.

— Кандидат на военно-судебные должности капитан З.

— Не верю!..

— Вашество!.. Я не раз имел честь представляться...

— Не верю!.. Говорю, не верю!.. Не могу верить!.. Капитан службы моего Го- сударя — поверенный сс.-каторжного?!! Да вы с ума сошли?.. — горячится генерал.

И только когда Горемыкину разъясни- ли, что быть поверенным сс.-каторжного совместимо со званием капитана, он раз- вел руками и произнес:

— Я солдат и разных судейских по- рядков не могу понять! Разве мало граж- данских адвокатов?..

Второй случай.

В городе совершилось дерзкое убийство с ограблением. Виновные были преданы военному суду. Следствие уста- новило существование шайки, долго опе- рировавшей в Иркутске. В поимке злоде- ев отличился один полицейский чин, хотя главари и ускользнули. Горемыкин пото- ропился, представив это чина к награде. Затем в суде раскрылась картина, доволь- но неприятная для полиции. Обвиняемые указывали на чинов полиции как на своих участников и, главным образом, на чина, отличившегося поимкой грабителей. Го- ремыкин рвал и метал. Он потребовал к себе этого вероломного полицейского на расправу.

В приемную входит полицейский офицер. Взвинченный донельзя генерал вскакивает.

— Честь имею!.. — начал было во- шедший.

— А!.. Так вот ты какой, негодяй?! — набросился Горемыкин на него, весь ба- гровый от гнева.

— Честь имею.., — снова начинает вошедший, пораженный такой встречей.

— Молчать! Я вам покажу, как нару- шать присягу!.. Марать мундир... Я вас на каторге сгною!..

— Позвольте, ваше-ство, доложить...

— Молчать! Говорю вам... Еще оправдываться смеете?.. Сию минуту

под арест! Вон!!! — и генерал позвонил. Вбежавший адъютант получил при- каз отправить полицейского под арест. Но тут выяснилось маленькое недораз- умение. Представлявшийся полицейский офицер ехал в Забайкалье на службу и проездом через Иркутск решил явиться к Горемыкину. Вызванный же для разноса полицейский чин любезно уступил свою очередь приезжему, и генерал, не узнав его, распек невиновного. Горемыкин из- винился, даже отдал визит невинно оби-

женному.
Понемногу все сгладилось. Горемы-

кин, говорю, был ценным человеком в том смысле, что всегда почти сознавал свои промахи, если ему их доказывали. И со временем иркутяне зажили с генералом миролюбиво, насколько это было воз- можно» (20).

Некоторые черты характера Горе- мыкина раскрылись в его всеподданней- ших отчетах императору. Разумеется, с большой долей вероятности такие отчеты были итогом коллективного труда и не могли принадлежать одному лишь Горе- мыкину. Более того, вполне вероятно, что существовал некий шаблон, по которому отчет составлялся. Но точно так же следу- ет понимать — идеологом всего докумен- та являлся, конечно же, Горемыкин. Он же, вероятно, задавал направление отчету, указывал на основные его положения, ко- торые прописывались наиболее тщатель- но. И, конечно же, отдельные параграфы, разделы, абзацы он писал сам. В отчете за 1893–1895 годы есть раздел, обозна- ченный как «Меры к улучшению учебной части и возвышению духовно-нравствен- ного развития населения».

Процитируем некоторые наиболее важные высказывания Иркутского гене- рал-губернатора.

«...Для большей очевидности кре- стьянскому и инородческому населению Сибири той пользы, какую может при- нести школа в практической его жизни, необходимо не ограничиваться насажде- нием посредством школы одной грамотности, как средства в глазах обучаемых пристроиться так или иначе к писарским занятиям, но выдвинуть на подобающее место интересы земледелия и промысло- вого труда и домашней обстановки насе- ления...» (21)

А вот смысл его слов о том, что обу- чаемые не должны отрываться от своей среды, требует небольшого разъяснения. Собственно, расшифровку этого дал и сам Горемыкин: «Население в пределах Ир- кутского учебного округа, привыкшее к широкому земельному простору, издав- на ведет свое сельское хозяйство самым хищническим образом. Почти повсемест- но вспашка земли без удобрения, с остав- лением потом пахоты в залежь, выжига- ние старой травы, без ограждения при этом лесов от пожара, сплошная рубка леса — составляют обычное явление. Что- бы народная школа стала живым прово- дником в население правильного взгляда на хозяйственные занятия, необходимо, чтобы вблизи учительских семинарий учреждались сельскохозяйственные шко- лы с образцовыми при них фермами. Ра- ботая на ферме в свободное от классных занятий время, ученики этих семинарий практически научились бы приложению преподаваемых им сведений к делу с при- менением усовершенствованных при- емов и орудий производства» (22).

Другими словами, Горемыкин в кон- це XIX в. предлагал создать учебно-произ- водственные хозяйства. Они и были соз- даны спустя десятилетия уже в Советской России, только назывались чуть-чуть ина- че — учебно-производственные комби- наты. Многие из них пережили 90-е годы ХХ в., а отдельные успешно работают и по сей день.

Еще из высказываний Горемыкина: «...Чем шире знания, тем разнообразнее их применение для массы населения, проходящей только начальную школу, об- учение должно, во-первых, утверждать в народе «веру и верность» (император по- ставил отметку «Совершенно уверен»), а затем иметь ближайшею целью выяснить

крестьянину и городскому простолюдину условия и средства к развитию его про- изводства и домашнего благосостояния. При этом прилагать все старания, чтобы обучаемые не отрывались от среды, к ко- торой они принадлежат...» (23)

Cтроки «вера и верность», написан- ные Горемыкиным, с точки зрения оппо- зиционно настроенной интеллигенции выглядят не очень привлекательно. Ведь за «верой и верностью» виделось желание Горемыкина и «русифицировать инород- цев», и усилить государственное регули- рование во всех сферах жизнедеятель- ности. Какие только негативные оценки не давали они генералу и его реформам: реакционные, направлены на ухудшение положения крестьян и инородцев, укре- пляют феодально-крепостнический строй ит.п.

Что следует из его высказывания «Вера и верность»? В контексте горемы- кинских строк — указание на незыбле- мость православной веры и верности царю. Это было основой представлений служилого генерала, воспитанного на уваровской триаде «Православие. Само- державие. Народность».

Мы знаем, что его общественно-по- литические представления могли укла- дываться в эту распространенную среди чиновников высшего ранга идею. Кроме всего прочего, Горемыкин — военный че- ловек. Для него «Вера и Верность» были связаны с присягой и, значит, являлись базисными мировоззренческими поняти- ями. Эти взгляды не мешали ему верить в прогрессивность своих идей по улучше- нию жизни населения края.

Горемыкин очень способствовал появлению под Иркутском сельскохозяй- ственной школы. 21 февраля 1893 года он возбудил перед Министерством Земледе- лия и Государственных имуществ ходатай- ство об открытии в Иркутской губернии низшей сельскохозяйственной школы на 40 учеников вблизи учительской семина- рии. Такое же ходатайство он подготовил и для Енисейской губернии.

В январе 1895 года благодаря под- держке генерал-губернатора вблизи Ир- кутска открылось одноклассное учили- ще с земельным участком при нем для практических занятий сельским хозяй- ством (24). Горемыкин был убежден, что деятельность такого учебного заведения благотворно скажется и на взрослом на- селении деревни, «наглядно знакомя его с лучшими приемами и более совершен- ными орудиями хозяйства» . Горемыкин настолько верил в прогрессивность и полезность учебно-хозяйственных ком- плексов, что внес рассказ о них в свой всеподданнейший отчет императору. Оз- накомившись с этим сюжетом, Николай II сделал пометку — «Уверен».

Надо сказать, что, будучи хорошо образованным человеком, Горемыкин увязывал успех в той или иной отрасли с наличием подготовленных кадров. Прак- тически во всех его всеподданнейших отчетах этим вопросам отводилось вни- мание. Проблемы, накопленные годами, разумеется, не могли быть разрешены од- номоментно. Тем более без соответствую- щих изменений в законах.

Горемыкин ратовал за увеличение числа образовательных учреждений, со- ответственно, указывал на дефицит учи- телей. Особое отношение было у него к образованию в сельской местности. Он справедливо считал Иркутское генерал- губернаторство территорией с преиму- щественно крестьянским трудом. По его мнению, начальные училища, сельские школы «должны развивать в своих учени- ках не обширные, но здравые сведения об условиях домашнего и хозяйственно- го благосостояния населения. Преследуя только одну грамотность, сельская школа мало способствует совершенствованию бытовой обстановки населения, так как от- влеченные знания, усвоенные крестьян- скими детьми в начальной школе, или легко забываются, или побуждают окон- чивших курс искать замены крестьян- ского труда более легким, писарским, конторским, прикащичьим; следователь-

но, отрывают мало-мальски грамотного человека от обычной жизни его семьи и ее непосредственных интересов. Школа будет ближе и полезнее для народа, когда обучение в ней будет согласовано с глав- нейшими потребностями населения; ког- да в занятия с детьми старшего возраста, а в воскресные и праздничные дни — и в сообщения для взрослых будут входить сведения по крестьянскому хозяйству и домашней гигиене. Десятилетний опыт пребывания в должности Главного на- чальника края последовательно, из года в год убедил меня, сколько терпит насе- ление от непроведения в его среду, ко- нечно, строго проверенных, но жизненно ему полезных знаний по хозяйству и ги- гиене: плохая обработка земли и сорные всходы, истощение почвы, повальные бо- лезни от нечистоты в домашнем и усадеб- ном быту — все это постепенно устранит- ся под влиянием проведения в население правильных указаний народной школы и школьной гигиены» (25).

Горемыкин высказал идею о том, что в сельской местности учителя должны иметь собственное хозяйство на школь- ных участках размером в 15 десятин. По его мнению, это будет отличным побуди- тельным мотивом как для учителя, так и его учеников на практике воплощать тео- ретические знания. Нужно пересмотреть школьные программы в сторону усиле- ния практических знаний по сельскому хозяйству. «Но одних теоретических за- нятий по такому предмету, как сельское хозяйство, и притом для передачи их на- селению показом, было бы недостаточно; для практических занятий земледелием воспитанники учительских семинарий должны работать при сельско-хозяй- ственных училищах, в течение всех ка- никул своего пребывания в учительской семинарии, т. е. три месяца в каждый год, систематически исполняя за это время все работы без исключения. Только при условии продолжительного ежедневного физического труда можно подготовить и приохотить к делу действительно опытных и привычных к земледельческой ра- боте учителей сельских школ» (26).

Во всеподданнейшем отчете за 1900-1902 гг. генерал-губернатора Панте- леева, сменившего Горемыкина, отмеча- лось, что сельскохозяйственное училище, которое было открыто его усилиями Алек- сандра Дмитриевича, сделало значитель- ные успехи. Оно стало привлекать к себе внимание местного крестьянства (27).

Горемыкин пытался укрепить статус сельского учителя, его материальное по- ложение. Неоднократно заявлял, что чем устойчивее будет положение сельского учителя, тем с большей преданностью он будет заниматься и школьным делом, и обработкой школьного участка как учеб- но-опытного полигона, а значит, тем боль- ше пользы он принесет и своим ученикам, и их родителям. «Только прочность поло- жения учителя исподволь ослабит в нем постоянное стремление в город и сделает из него сельского жителя, связанного с населением однородными заботами и ма- териальными интересами» (28).

По части «устойчивости положения» Горемыкин выступил новатором. Он пред- ложил разделить жалованье сельского учителя на разряды. Причем каждый сле- дующий разряд повышал бы его жалова- нье на 50% по сравнению с предыдущим. Прибавки должны быть независимы от разряда или местоположения школы. Они должны назначаться учителю лично «во внимание его успешным занятиям в школе и к удовлетворительному ведению земледельческого хозяйства на участке» (29). Чем не современная мотивация?!

Соответственно, и содержание учеб- но-воспитательного персонала в сель- ской местности должно было быть, по мнению генерал-губернатора, поставле- но вне зависимости от сельских обществ.

Горемыкин выступал от имени го- сударства, ему он доверял всецело и все нововведения связывал с ним. Выше мы говорили о сельской школе. Но такой же подход легко усмотреть и по отношению к важным для того

времени промышленным отраслям. К примеру, во всеподданнейшем отчетеза1893–1895гг.естьраздел,по- священный горному промыслу. А в нем сюжет о соледобыче. Соль входила в чис- ло предметов первой необходимости. Вблизи Иркутска, где в селении Усолье издавна действовал старейший в России солеваренный завод, продукция его про- давалась очень дорого. Что делает на- чальник края? Ходатайствует об изъятии главнейшего солеваренного предпри- ятия из частной аренды и развитии про- мысла казенными средствами. Такое уже практиковалось на Усть-Кутском солева- ренном заводе. В итоге ходатайство А. Д. Горемыкина уважили и продажная цена соли значительно понизилась: с 70 коп. и 1 рубля 80 коп. до 46 коп. в Усолье. А да- лее Горемыкин пишет императору: «Если деятельность Усольского солеваренного завода пока нельзя признать достаточно развившеюся, то уже одно понижение цены на соль на Иркутском рынке оправ- дывает установление на заводе казен- ного солеварения» (30). В продолжение темы генерал-губернатор высказывает Министру Земледелия и Государственных Имуществ «некоторые соображения в от- ношении сокращения расходов на вывар- ку соли, увеличения ее выходов и заинте- ресования служащих заводов возможно

большим сбытом соли» (31).
Здесь, как и в истории с сельскими

учителями, — формирование мотива- ции для производственного персонала. Согласимся, для высокопоставленного чиновника конца XIX века такого рода предложения — явление малораспро- страненное.

Соляная модернизация затронула и Якутскую область, куда поставки важного продукта теперь пошли по новым ценам с казенных заводов. На 25 копеек цена за пуд упала в Якутске летом, а зимой сниже- ние составило 1 рубль 35 коп! А ведь еще недавно соль в области рассматривалась чуть ли не как лакомство и предмет роскоши!

К жизненным представлениям Горе- мыкина вполне можно отнести его пози- цию в вопросе участия своих чиновников в публичной жизни. Г. В. Оглезнева пишет: «В то же время очевидно, общественная деятельность чиновников не вызывала недовольства региональных властей, в частности генерал-губернатора А. Д. Го- ремыкина» (32).

Так было не везде и не всегда. Во многих губерниях действовал либо не- гласный запрет на участие чиновников в местной общественно-политической жизни, либо строго ограниченное уча- стие в рамках отдельных мероприятий. О нескольких эпизодах в своих воспомина- ниях поведал редактор «Восточного обо- зрения» И. И. Попов.

«В 1897 г. вся ссылка и иркутяне были возмущены выпадом «Сибирско- го вестника» против Аквилона. Под этим псевдонимом писал П. Ф. Якубович (Л. Мельшин) и вел в «Восточном обозре- нии» литературные обозрения, которые он присылал из Кургана. «Сибирский вестник», не подозревая, что Аквилон и Якубович одно лицо, стал обвинять его в плагиате, в каком-то темном прошлом и так далее. Подсиживая «Восточное обо- зрение», «Сибирский вестник» смешал Аквилона с кем-то из людей с темной ре- путацией. Редакция резко напала на «Си- бирский вестник», называя его поступок нелепой гнусностью и сожалея, что «Вос- точное обозрение» не может раскрыть псевдоним Аквилона, иначе «Сибирский вестник» сгорел бы от стыда... В «Вос- точном обозрении» было напечатано не- годующее письмо за многими подписями, преимущественно политических ссыль- ных. Были здесь и подписи А. А. Корнило- ва и М. М. Дубенского, которых, как своих чиновников, Горемыкин пожурил за этот протест. Ему указали, что и политические ссыльные также подписали протест.

— Ну и пусть... Политические ссыль- ные за протесты и сосланы... И было бы странно, если бы они не защитили своего (Горемыкин знал, кто Аквилон). Моим чи-

новникам не пристало выступать в газете на защиту государственного преступника. Когда же Корнилов запротестовал против этого замечания Горемыкина, то последний сдал и заметил, что выговари- вает Корнилову и Дубенскому только для

порядка».
А. Минаков, составляя портрет рос-

сийских губернаторов, отметил важный, с нашей точки зрения, момент: губерна- торы старались не обострять отношения с общественностью. Мы знаем немало примеров, когда высокопоставленные чиновники лишались своих постов имен- но по причине скандалов и ссор с обще- ственностью. В конце XIX в. такое не при- ветствовалось и не одобрялось.

Горемыкин не любил публичных мероприятий. Сравнивая его и нового начальника края Пантелеева, И. И. По- пов писал: «Не злой, мягкий, не особенно вредный, среднего ума, но весьма вос- питанный человек, Пантелеев быстро сошелся с иркутским обществом и стал к нему несравнимо ближе, чем Горемы- кин. Пантелеев любил представительство, устраивал обеды, балы, рауты, чего никог- да не делал Горемыкин» (33).

Сторонилась публичности и супру- га Горемыкина. В отличие от нее жена нового начальника края Пантелеева ак- тивно играла роль первой дамы. «Жена Пантелеева Алекс. Вл. была не глупая, образованная, с большой выдержкой и в то же время добрая женщина. В Иркут- ске говорили, что она помогает мужу в управлении краем и без нее управление совершенно свихнулось бы. Она участво- вала в различных обществах, сошлась со многими иркутскими дамами. Дочь Пан- телеевых (не помню имени), прекрасно говорившая на разных языках, интересо- валась политической ссылкой, пренебре- жительно относилась к придворной жиз- ни, а отец называл ее «нигилисткой» (34).

При всей своей нелюбви к мишуре А. Д. Горемыкин, судя по отдельным его шагам, по тому окружению, кото- рое складывалось вокруг него самого и близких ему людей в администрации, не был противником контактов даже с по- литическими ссыльными, не говоря уже об известных общественных деятелях губерний, если таковые оказывались по- лезными тому или иному делу. Хорошо известно, что только благодаря его воле и поручительству политические участво- вали во многих, в том числе широко из- вестных, экспедициях, в осуществлении культурных проектов. Он даже поощрял их участие в различных государственных программах, где их знания были очень востребованы.

Достаточно вспомнить так называ- емую Сибиряковскую экспедицию по из- учению Якутского края, строительство Иркутского драмтеатра, организацию но- вых учебных заведений, участие в Ниже- городской выставке и т. д.

В 1891 г. И. М. Сибиряков предлагает ВСОРГО средства на организацию работ с «целью исследования экономических и других условий жизни инородцев Якут- ской области» (35). Непременным усло- вием Сибиряков считал руководство экс- педицией Д. А. Клеменцем. Напомню, что Д. А.Клеменц являлся активным участни- ком хождения в народ и был сослан в Си- бирь. В 1892 г. его избрали на пост прави- теля дел ВСОРГО, попечителем которого являлся генерал-губернатор.

Д. А. Клеменц лично занялся орга- низацией Сибиряковской экспедиции, определил структуру и масштаб работы, выбрал район исследования.

В соответствии с первоначальным планом предполагалось, что экспедиция будет работать на р. Лене. Д. А. Клеменц выступил на заседании распорядительно- го комитета и внес предложение заменить командировку одного путешественника этнографической экспедицией в Якутскую область и организовать комплексную ста- ционарную экспедицию, основной костяк которой составят политические ссыль- ные и местные жители. Д. А. Клеменц считал момент, выбранный для иссле- дования якутов, очень благоприятным.

«Там теперь пока проживает много поли- тических ссыльных, серьезно знакомых с языком якутов, их обычаями, и людей об- разованных» (36). Следует заметить, что эту точку зрения разделяли не все. Даже Г. Н. Потанин сомневался, можно ли при- влекать к работе именно политссыльных, что уж говорить о генерал-губернаторе.

Д. А. Клеменц едет в Якутск, полу- чает согласие от политических ссыльных Н. А. Виташевского, В. И. Иохельсона, И. И. Майкова, Э. К. Пекарского, В. С. Бого- раза-Тана, С. Ф. Ковалика, Л. Г. Левенталя и других принять участие в Сибиряковской экспедиции. Круг исследуемых вопросов был настолько широк, что свою работу экспедиция закончила только в 1896 г. Обработка научного материала продол- жалась и в начале следующего века.

Чтобы понять, с какими трудностями при организации экспедиции мог стол- кнуться А. Д. Горемыкин, отметим, что «Положение» от 12 марта 1882 г. запреща- ло ссыльным заниматься педагогической деятельностью, входить в различные научные общества, а также участвовать в их заседаниях. Далеко не всегда полит- ссыльные получали разрешение заняться научными исследованиями, связанными с передвижением по краю. А. Виташевский в письме Д. А. Клеменцу писал: «Пихтин- ская экскурсия не разрешена губернато- ром. Очевидно, нас боятся как людей, от которых всего можно ожидать. А кроме того, выходит как будто, что не тем духом повеяло. Не решаясь, по понятным для Вас причинам, излагать все мои предпо- ложения, я считаю, однако, нужным пред- упредить Вас, что без уверенности, что участие наше в экспедиции будет, безус- ловно, благосклонно встречено генерал- губернатором, Вам нечего в г. Якутск и приезжать» (37).

Якутский губернатор в донесении к Горемыкину 9 января 1893 г. сообщал: «В особом, вместе с сим посылаемом, доне- сении я имел честь представить Вашему высокопревосходительству о своем раз- решении к привлечению государственных преступников к занятиям по стати- стике и исследованию экономических и бытовых условий жизни населения, но в строго определенных пределах намечен- ной Областным Статистическим Комите- том программы, и при непосредственном наблюдении со стороны администрации за деятельностью их исключительно в этом направлении, не трогая никого с ме- ста водворения.

Посему и принимая во внимание, что проектируемые под руководством Клеменца экспедиции имеют представить из себя нечто в роде комиссии и при том из элементов, во всем ее составе, вклю- чая и представителя, неблагонадежных в политическом отношении, и, следова- тельно, экспедицию, способную злоупо- требить своими занятиями по исследо- ванию края в целях, совершенно чуждых намерениям Правительства и ко вреду для его интересов, я считаю долгом по- чтительнейше испрашивать распоряже- ния Вашего высокопревосходительства об отклонении экспедиции Сибирякова, если она не может быть им составлена из лиц вполне благонадежных в политиче- ском отношении. О последующем имею честь покорнейше просить почтить меня уведомлением» (38).

Якутский губернатор явно не же- лал брать на себя ответственность за участие политических ссыльных в экс- педиции и за их передвижения. По его мнению, они могли бы собираться вме- сте и, с точки зрения чиновника, вполне легально плести новые заговоры против правительства. А. Д. Горемыкину ничего не оставалось, как согласиться со своим подчиненным. Его соображения были ло- гичны, и Горемыкину вольно или неволь- но пришлось принять сторону Якутского губернатора. Письмо к последнему было секретным, написано от руки и датирова- но 5 марта 1893 года.

Но надо было знать Клеменца. Толь- ко благодаря его авторитету и личным контактам с местной администрацией генерал-губернатором был в итоге под-

писан документ, решивший судьбу экспе- диции (39). В письме к И. М. Сибирякову Д. А. Клеменц, в частности, писал: «Узнал я, кроме того, что генерал-губернатор словно вооружен против Якутской экспе- диции и ни за что не разрешит участия в ней ссыльных...

Пользуясь добрым расположением, я завел речь об Якутской экспедиции. Тон вышел снова враждебный, но генерал пу- стился в рассуждения; удалось выяснить, что никаких намерений игнорировать его власть не было, что экспедиция не имеет каких-либо противозаконных целей и т. д. Результатом этих переговоров и были те условия, на которых разрешена была экс- педиция...» (40)

Дмитрий Александрович убедил Александра Дмитриевича в острой необ- ходимости экспедицию начать.

Для начальника края соответству- ющими службами была подготовлена справка об участниках предстоящих ис- следований. Приведем лишь одну корот- кую характеристику:

«При распределении трудов экспе- диции между сотрудниками ее изучение Колымского округа поручено ссыльному Иохельсону.

Вениамин Иохельсон сослан в Якут- скую Область по Высочайшему повеле- нию на 10 лет и был поселен согласно предписания... в г. Олекминске.

Департамент полиции, получив све- дения о крайней политической неблаго- надежности Иохельсона... просит о пере- воде его в Колымский округ, что и было сделано» (41).

Думаю, в этом смысле А. Д. Горемы- кин пошел против корпоративного мне- ния, приняв положительное решение. Оно было единоличным, поскольку мало кто из местных начальников хотел брать на себя такую ответственность. Генерал- губернатор допустил, пусть и в пределах округа, свободное перемещение не про- сто политических ссыльных, а фактически цвета народнической антиправитель- ственной партии — известных участников героического хождения в народ. Ве- роятно, делу помогло и то, что все они не были бомбистами, т. е. террористами, а попали в ссылку именно за антиправи- тельственную пропаганду 70-х — начала 80-х гг. XIX века.

Горемыкин мог пострадать. Он шел на серьезные риски. Не обошлось без со- мнений, внутренней борьбы, учитывая такие свойственные ему черты характера, как совершенно замечательное отноше- ние к дисциплине, исполнению законов и указаний. Ему сложно было принять аргу- менты противоположной стороны. Но он рискнул и победил — экспедиция дала выдающиеся материалы и результаты.

Подобные решения Горемыкин принимал и раньше. Известного на- родника, идеолога кружка «чайковцев» М. А. Натансона поселили в Иркутске по- сле длительных хлопот А. А. Корнилова — тогда чиновника особых поручений при А. Д. Горемыкине. Как свидетельствует Попов, Горемыкин, знавший, что его со- трудник никогда ничего не просил для себя, «сдался». Получается, именно по ре- шению Горемыкина Натансона, который, между прочим, привлекался к суду по делу Нечаева, выпустили из тюрьмы, и он получил возможность остаться в губерн- ском центре (42).

Впрочем, тот же Попов, описы- вая взаимоотношения с начальником края, отмечал Иркутского губернатора И. П. Моллериуса, который частенько шел навстречу просьбам о смягчении положе- ния политических ссыльных, и считал, что Горемыкин в этих вопросах был менее по- датлив (43).

Известен эпизод, свидетельствую- щий о человеческих качествах Горемыки- на, и связан он с болезнью И. И. Попова, редактора газеты «Восточное обозрение». Когда супруга Попова узнала о его бо- лезни, она моментально отправилась из Европейской России в Иркутск. Попов писал: «Горемыкин отдал распоряжение почтовому ведомству, чтобы на почтовых станциях на тракту держали наготове для

нее тройку лошадей и В. А. могла бы ехать без замедления» (44).

Но вернемся к истории Сибиряков- ской экспедиции, которая без Горемыки- на просто не состоялась бы.

Д. А. Клеменц, ученый и путеше- ственник, показал себя в качестве орга- низатора полевых исследований и впо- следствии был назначен директором этнографического музея имени Алексан- дра III. Участники экспедиции получили многочисленные награды, что способ- ствовало их дальнейшей работе в новых экспедициях и научных исследованиях. О Горемыкине шла слава, что он «хороший» губернатор, дальновидный начальник края. Материалы экспедиции были реаль- но бесценны для принятия практических решений о земельном устройстве ино- родцев соответственно задаче, которую ставил И. Сибиряков, выделив средства на организацию знаменитых исследова- ний. «Мне важно, — писал он, — чтобы экспедиция насколько возможно выяви- ла исторический ход развития жизни ино- родцев. Вымирают они или наоборот на- рождаются и совершенствуются? Влияние на то и другое русской культуры. Крайне важно выяснить экономические условия жизни и данные влияния их обуславлива- ющие. Выяснить состояние образования, положение народного здоровья, продо- вольствия, меры, принимаемые для ле- чения эпидемических болезней и эпизо- отий. Вопрос о проказе, поднятый г-жею Марсдэн...

...Для выяснения характера важно собирание сказок, поверий, пословиц, ис- следование обычного права.

...Важно также не одно описание современного положения инородцев, но и меры клонящиеся к улучшению их быта...» (45).

Г. Н. Потанин подчеркивал, что Д. А. Клеменц как организатор Якутской экспедиции проявил очень большой такт и умение говорить с властями. «Мне бы ни за что не оборудовать это дело», — отме- чал он (46).

Приведем несколько пунктов из ус- ловий, на которых была разрешена экс- педиция. Пункты эти во многом были лич- но выработаны генерал-губернатором А. Д. Горемыкиным:

«1. Чтобы к исследованиям были приглашены также секретарь Якутского статистического комитета Попов, исправ- ник Карзин и Кондаков, некоторые свя- щенники и намеченные правителем дел ветеринарные врачи.

2. Чтобы все рукописи авторов, кото- рые будут в Якутской области, были пред- ставлены на цензуру Вашему превосходи- тельству (якутскому губернатору — С. Г.) и от Вас (Д. А. Клеменца — С. Г.) уже пере- даны в Отдел Географического общества.

3. Чтобы правитель дел Клеменц ру- ководил этой экспедицией и докладывал мне регулярно о расходе сумм.

4. Чтобы привлеченные к деятельно- сти экспедиции ссыльные необходимые для целей экспедиции разъезды произво- дили лишь в пределах округа, в котором каждый из них поселен, и по письменно- му разрешению исправника.

5. Чтобы не было допущено съездов под видом необходимого обсуждения каких-либо общих по экспедиции вопро- сов» (47).

Сибиряковская экспедиция была, по мнению М. К. Азадовского, послед- ним крупным предприятием ВСОРГО.

А вот хлопоты политссыльных по делу А. С. Белевского (Белоусова), который писал в «Русские ведомости», по воспоми- наниям того же И. И. Попова, не удались. А. Д. Горемыкин не поддержал ходатай- ство об оставлении его в Иркутске.

Какие-то представления о жизнен- ных взглядах Горемыкина можно «вы- удить» из Всеподданнейших отчетов. От- дельные разделы генерал-губернатор писал нередко сам. Таким отчетам при Александре III отводилось важное место как прямым источникам местной инфор- мации. А. Минаков отметил, что «из губер- наторских отчетов император и министры регулярно получали сведения о состоя-

нии всех сфер жизни каждого региона. Высказанные в отчетах и получившие мо- наршее одобрение инициативы губерна- торов нередко ложились в основу важных политических решений» (48).

Стараниями управляющего дела- ми Комитета министров — известного российского государственного деятеля А. Н. Куломзина — отчеты стали играть еще более важную роль в принятии тех или иных решений, касающихся конкрет- ной территории. Куломзиным был введен порядок, по которому перед заседанием Комитета министров всем членам кабине- та рассылались тексты отчетов с импера- торскими пометами.

Отчет за 1893–1895 годы начинается с упоминания о программе десятилетне- го развития Иркутского и Приамурского генерал-губернаторств. «С высочайшего соизволения в 1887 г. была установлена для Иркутского и Приамурского гене- рал-губернаторов, примерно на десяти- летний период, программа деятельности на пользу населения Восточной Сибири. Эта программа наметила следующие за- дачи: административное и судебное пре- образование, устройство инородческого управления, устройство путей сообщения и усовершенствование строительно-до- рожной части, развитие горного промыс- ла, преобразование медицинской части, меры к улучшению учебной части и возвы- шению духовно-нравственного развития населения, поземельное устройство, меры к устройству переселенцев и меры к ограничению ссылки, а также усовершен- ствованию тюремной части.

Всеподданнейше представляя ныне за время шестилетнего моего управления краем второй отчет, имею счастье доло- жить Вашему Императорскому Величе- ству, что в осуществлении установленной программы, которой я продолжал неу- клонно следовать, достигнуты в отчетный период нижеследующие результаты...» (49).

Отметим важную деталь — Горемы- кин действительно был сосредоточен на выполнении пунктов, которые пере- числил в начале отчета и называл их «со- ставляющими» программы развития Вос- точной Сибири на период 1887–1897 гг. И ему, действительно, удалось сделать многое.

Прежде всего — об администра- тивных и судебных преобразованиях, которые давным-давно назрели в крае и были реально проведены при непо- средственном участии А. Д. Горемыкина, что и отмечали его современники. Сам же он писал в отчете: «Давно осознанные недостатки существующего в крае гу- бернского управления послужили осно- ванием к составлению в 1887 г. проекта соответственной реформы. Одинаковое преобразование Министерство Внутрен- них дел признало необходимым распро- странить на Тобольскую и Томскую губер- нии...» (50)

Речь шла о возможной ликвидации Иркутского генерал-губернаторства, соз- дании самостоятельных административ- ных единиц — Иркутской, Енисейской губерний, ликвидации ГУВС — Главного управления Восточной Сибири.

Еще более настоятельным считал Горемыкин преобразование окружного (уездного) административного управле- ния, которое в крае приостановилось из- за возникших разногласий с Министер- ством юстиции. «Представленные мною в 1892 г. основные положения, примени- мые к Иркутской и Енисейской губерни- ям, закона о земских начальниках должны были повести к преобразованию суще- ствующих в крае низших судов. Со своей стороны, Министерство Юстиции, поль- зуясь результатами особо командиро- ванных в Западную и Восточную Сибирь лицами, наметило замену Сибирских су- дебных учреждений новыми судебными установлениями, с применением судеб- ных уставов Императора Александра II...

Пользуясь моим нахождением в Пе- тербурге, я получил возможность перера- ботать первоначальное представление о введении в Сибири земских начальников,

согласуя его с проектом Министерства Юстиции о преобразовании судебных уч- реждений и с видами Министерства Вну- тренних Дел, чем существенно устранится дальнейшее отлагательство осуществле- ния этой важной для края реформы» (51).

Император Николай II, знакомясь с отчетами Горемыкина, делал особые по- метки. В данном случае написал: «Очень надеюсь».

Горемыкин убеждал верховную власть в необходимости увеличения в губерниях края числа товарищей (заме- стителей — С. Г.) прокуроров. «Осущест- вление этой меры, о которой я ходатай- ствовал перед Министерством Юстиции в мае минувшего года (1894 — С. Г.), немало освободит от производства следствия чи- нов полиции, не подготовленных к этому делу и обремененных своими прямыми обязанностями» (52).

Он предлагал вообще изъять у поли- ции производство следствия.

А. Д. Горемыкин не прошел и мимо реформы инородческого управления. Тому было много причин: это и жалобы са- мих инородцев на сложившуюся систему, где нередки злоупотребления инородче- ских же начальников, и тот факт, что гря- дущие реформы губернского и окружных управлений неминуемо затронут важные стороны инородческого управления. По- жалуй, Горемыкин искреннее не понимал, почему в конце XIX века на территории одного государства должны действовать две различных системы управления для подданных одной страны. Он исходил из того, что реформы будут «способство- вать их (инородцев — С. Г.) обрусению, предуказанному Августейшею волей в Бозе почившего Государя Императора Александра III...» Напомним, что и пред- шественник Горемыкина на посту гене- рал-губернатора граф Игнатьев во все- подданнейшем отчете за 1887–1889 гг. писал о неотложности пересмотра за- конов об инородческом управлении. Он считал, что нужно как можно быстрее принять меры к «обрусению бурят». С этим были согласны отец и сын — Алек- сандр III и Николай II. Оба оставили свои пометки на отчетах в духе «Да», «Весьма пора».

Горемыкин и его ближайшие сотруд- ники, разрабатывая реформы управле- ния, учитывали мнение, «что инородцы по образу жизни, промыслам и настоя- щему их быту стоят в одинаковой степени гражданственности с русскими сельски- ми обывателями» (53).

В 1892 г. Министр внутренних дел И. Н. Дурново предложил ряду генерал- губернаторов сибирских территорий дать свои предложения по этому вопросу. А. Д. Горемыкин представил проект, суть которого заключалась в распростране- нии закона о земских начальниках не только на русское население Сибири, но и на «инородцев», причем на равных ус- ловиях.

В конце 80-х гг. XIX века были прове- дены статистические исследования по ча- сти землепользования и хозяйственного быта, в том числе инородческого населе- ния Восточной Сибири. Цифры убеждали, что кочевые инородцы Иркутской и Ени- сейской губерний «сделались истинными хлебопашцами» (54).

Эта информация и побудила Горе- мыкина проектировать для них нормы надела при новом землеустройстве. Бо- лее того, такие наделы проектирова- лись для них в значительно большей площади, чем для русского сельского населения. И обоснованно — у инород- цев было крупное рогатое скотоводство.

Горемыкин исходил из того, что и управление коренными народами на ос- нове Уставов Сперанского устарело, и население во многом стало страдать от произвола инородческих начальников. Изменения, которые он предлагал вве- сти, основывались на том, чтобы и для коренных народов был введен институт крестьянских начальников. Возникает во- прос: как оценить позицию Горемыкина? Хорош или плох был закон, у истоков ко- торого стоял другой иркутский генерал-

губернатор — А. П. Игнатьев, которого в советской историографии обвиняли в стремлении проводить обрусение корен- ных народов Сибири? Л. М. Дамешек, к примеру, дает в целом негативную оценку закону: «Не следует, однако, забывать, — пишет он, — что административные пре- образования были направлены в первую очередь на усиление полицейской опеки над народами Сибири и их скорейшую ру- сификацию. Реформа, проводимая поме- щичье-бюрократическим государством в буржуазную эпоху, сохраняла в то же вре- мя ясно видимые феодальные черты» (55).

Так ли это на самом деле?

Законотворчество Сперанского в части управления коренными народами в советской историографии рассматрива- ется как явление прогрессивное. Почему к новым изменениям в контексте предло- жений Игнатьева и Горемыкина относятся негативно?

В современной России много наро- дов со своими обычаями и традициями. Хорошо, когда обычаи и традиции соблю- даются и учитываются в общем своде за- конов. По-другому и быть не должно. Но никому не приходит в голову управлять современным государством в разных его частях по законам предков. Более того, практика 90-х гг. ХХ века, когда интересы национальных республик ставились пре- выше общероссийских законов, постави- ла государство перед фактом парада су- веренитетов. И никто не станет говорить о том, что это укрепило государство.

Почему же стремление Игнатьева и Горемыкина установить для равно- правной части российских подданных (инородцев) одинаковое с русскими кре- стьянами «попечение» есть ущемление их национальных интересов — «обрусе- ние»? И это при том, что сохранялось пре- доставление инородным управам права разбирать судебные дела в инородческой среде самим. «В настоящее время (1892 г. — С. Г.) разбор и решение исковых дел инородцев, — писал Горемыкин, — ведет- ся родовыми управлениями и инородными управами в качестве словесных рас- прав. А полиция составляет для таких дел третью инстанцию» (56).

До сего момента управление ино- родцами строилось на Положении 1822 года, разработанном М. М. Сперанским. «Хоть условия жизни огромного боль- шинства их во многом отличаются ныне от прежних», — уточнял Горемыкин.

Он предлагал скорейшее введение у инородцев такого же общественного управления, как и у крестьян. Это послу- жило бы «скорейшему слиянию инород- цев с русским населением». При этом он сделал существенную оговорку: «Отнюдь не касаясь религиозной свободы инород- цев».

Эти мысли Горемыкина в советской историографии оценивались, как жела- ние уничтожить национально-культур- ные традиции коренных народов, шови- низм и т. п. Так ли это? Думаю, что ответ надо искать в несколько иной плоскости — экономической. В случае причисления инородцев к разряду оседлых законом предусматривалось введение у них обще- ственного управления, как и у русского крестьянства. При этом генерал-губерна- тор понимал, что «ожидать просьб о том самих инородцев трудно: ибо с перечис- лением в разряд оседлых, им приходится обыкновенно платить больше государ- ственных сборов...»

И далее начальник края писал: «...Преобразование общественного управления инородцев даст им самим существенные выгоды: с давних пор слы- шатся серьезные жалобы инородцев на устаревшие порядки их управления и на произвол общественных начальников, облеченных действующим законом почти бесконтрольной властью» (57).

Мотивация Горемыкина понятна: «Если признаваемое более развитым и предприимчивым крестьянское населе- ние нуждается в близкой местной власти, уполномоченной законом на ограждение прав каждого обывателя, то тем более нуждается в такой власти население ино-

родческое, весьма часто не только экс- плуатируемое своими головами и старо- стами, но и подпадающее в кабальную зависимость от местных влиятельных инородцев» (58).

Если отрешиться от пропагандист- ского лозунга, что все имперские проек- ты исключительно плохи, и начать объек- тивно разбираться в каждом конкретном случае, то с правовой точки зрения, дей- ствительно, перечисление в разряд осед- лых позволяло кочевым инородцам полу- чить по закону защиту со стороны общих крестьянских учреждений.

***
Когда мы говорим о жизненных

представлениях человека, будет непра- вильным акцентировать внимание лишь на базовых чертах характера. Вряд ли можно опустить его эмоциональный то- нус в житейских ситуациях.

В них Горемыкин нередко проявляет себя как человек сентиментальный. Это подчас становилось известным: эпизод с резервными лошадьми для супруги ре- дактора «Восточного обозрения», про- щание с сослуживцем А. А. Корниловым, с которым он состоял в приятельских от- ношениях до конца жизни, и др.

Что-то подобное обнаруживалось в редких письмах к разным адресатам.

«...24 августа 1901 г. А. Д. Горемыкин — А. А. Корнилову.

«Почтою также получил я, дорогой Александр Александрович, и присланную Вами копию с письма на высочайшее Имя: оно лучше всяких других характеризует Ваше обращение к Особе Государя и в вы- ражениях действительно верноподдан- ного русского человека; но оно охватило предмет всеподданнейшего Вашего об- ращения так широко, что я не предвижу содержания резолюции, какая Вам будет объявлена; да и будет ли она объявлена, так как лично за себя Вы не просите.

Радуюсь за Вас, что Вы пристрои- лись к делу, которое Вам по душе; но Вы 

можете не только «нарваться», но не- пременно надорветесь: сидеть 14 часов в сутки за умственным трудом, с неизбеж- ным участием сердца... Да это самоубий- ство! Скорее выписывайте к себе Ната- лию Антиповну и сына (к стыду, не знаю его имени), авось совокупными силами они изменят Ваш настоящий образ жиз- ни. Если Вы сохранили ко мне доверие, то я решительно настаиваю на перемене Ва- шего образа жизни. Кроме редакторских занятий, Вам приходится посвящать несколько часов в сутки на постороннее чтение, на частные сношения... где же время для отдыха, для необходимого мо- циона? При усвоенных порядках, потерпи- те Вы, потерпит и дело, во имя которого Вы так трудитесь, ясно? А сын? Измени- те распределение Вашей жизни...» (59)

Из письма А. Д. Горемыкина А. А. Корнилову.

«...Письмо (неясное имя) Алексан- дровны очень, оч. печально: она оскор- блена и за этим не видит еще будущего. Она ни слова не пишет мне о мотивах к отказу ей в пенсии за 15 лет, в праве на которую все были уверены; не смотря на указание Крутовского, она готова ехать на Дальний Восток, в Хабаровск, снова на должность преподавательницы. Но это все ее не тревожит; она не может понять

Примечания
1. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 73а. Л. 119.
2. П. Торгашев. Сибирские воспоминания. Голос ми- нувшего. 1914. No 11. С. 129.
3. Там же. С. 131-132.
4. Там же.
5. ГАИО. Ф. 25. ОП. 8. Д. 39. Картон 810. Л. 1 об.
6. М. А. Кроль. Страницы моей жизни. М. 2008. С. 249. 7. Там же. С. 250.
8. Там же. С. 251.
9. Там же. С. 259.
10. П. Торгашев. Сибирские воспоминания. Голос ми- нувшего. 1914. No 10. С. 148.
11. И. И. Попов. Забытые иркутские страницы. Ир- кутск. 1989. С. 50.
12. А. А. Корнилов. Воспоминания. Вопросы истории. 1994. No 2. С. 127-128.
13. М. А. Кроль. Страницы моей жизни. М. 2008. С. 262.

только — как это можно потребовать отставки человека, который положил душу свою на дело, которому служил, и ко- торый не знает за собою никакого худа?.. Да поможет ей бог. Быть может, за со- вершимся с ней поведет к лучшему для нее же. Она думает приехать в Петер- бург и побывать у меня. Тогда посмотрим — нельзя что для сделать в отношении пенсии...» (60)

***
Это все, что удалось «накопать» из

источников и литературы о «человече- ских взглядах» Александра Дмитриевича Горемыкина. Увы, отрывочные факты не дают полной картины о его нравственных представлениях, не описывают его мне- ние по важнейшим событиям того време- ни. Но что совершенно очевидно, перед нами человек, верный долгу, ответствен- ный чиновник, пытающийся улучшить жизнь. Он не мог плохо служить, не мог скрывать подчас своих эмоций. Не мог из- менить государю, вере. Не мог предавать и искренне верил в то, что его дела и по- ступки полезны для Отечества.

Он однозначно разделял свое и го- сударственное, и потому семья жила на его жалованье.

14. П. И. Торгашев. Сибирские воспоминания. Голос минувшего. 1914. No 10. С. 145.
15. И. И. Попов. Забытые иркутские страницы. Ир- кутск. 1989. С. 59.

16. П. И. Торгащев. Сибирские воспоминания. Голос минувшего. 1914. No 10. С. 144.
17. Енисейский листок. 1894. 20 февраля.
18. ГА РФ. Ф. 5102. ОП. 1. Д. 215. 91 об.

19. П. И. Торгашев. Сибирские воспоминания. Голос минувшего. 1914. No 10. С. 145-146.
20. П. И. Торгашев. Сибирские воспоминания. Голос минувшего. 1914. No 10. С. 146-147.

21. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 584. Л. 21-22. 22. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 584. Л. 22. 23. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 584. Л. 21-22. 24. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 584. Л. 22. 25. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 352. Л. 50-51. 26. Там же.

27. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 405. Л. 150. 28. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 352. Л. 53. 29. Там же.
30. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 584. Л. 15. 31. Там же.

32. Известия Иркутского государственного универ- ситета. Серия «История». Иркутск. 2011. No 1. С. 88.
33. И. И. Попов. Забытые иркутские страницы. Ир- кутск. 1989. С. 116.

34. Там же.
35. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 126. Л. 1.
36. Изв. ВСОРГО. Иркутск. 1914. Т. 45. С. 181.
37. Письма политических ссыльных в Восточной Си- бири. Иркутск. 1978. С. 171.
38. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 126. Л. 1-2.
39. ГАИО. Ф. 293. ОП. 1. Д. 101. Л. 84.
40. Изв. ВСОРГО. Иркутск. 1914. Т. 45. С. 200.
41. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 126. Л. 10-10 об.
42. И. И. Попов. Забытые иркутские страницы. Ир- кутск. 1989. С. 44.
43. Там же. С. 65.

44. Там же. С. 68
45. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 126. Л. 5.
46. Архив ЛО ИВ АН РФ. Ф. 28. ОП. 2. Д. 269. Л. 98.
47. ГАИО. Ф. 293. ОП. 1. Д. 101. Л. 84; РГАФ. Ф. 102. ОП. 130. Д. 195. Л. 2.
48. «Родина». 1915. No 2. С. 36.
49. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 584. Л. 1.
50. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 584. Л. 2.
51. Там же.
52. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 584. Л. 3.
53. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 584. Л. 5.
54. Там же.
55. Л. М. Дамешек. Народы Сибири в административ- ной системе Азиатской России XVIII — начала XX века. Иркутск. 2016. С. 64.
56. ГАИО. Ф. ОЦ. Д. 575. Л. 8.
57. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 584. Л. 4.
58. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 584. Л. 5.
59. ГА РФ. Ф. 5102. ОП. 1. Д. 523. Л. 7-8.
60. ГА РФ. Ф. 5102. ОП. 1. Д. 523. Л. 8-8 об.