Н. П. СИНЕЛЬНИКОВ

Бывший иркутский генерал-губернатор Николай Петрович Синельников, бесспорно, может быть причислен к тем счастливцам, которых принято называть «богато одаренными натурами». Занимая в течение очень продолжительного времени такие высшие государственные должности, как губернаторская и, наконец, генерал-губернаторская, Синельников всюду, где только приходилось ему служить, надолго оставлять после себя самую добрую память, и не только в среде близко окружавших его лиц, или обращавшихся к нему по делам, но и, вообще, в среде всех тех, до кого доходили слухи о нем и его деятельности. Таким образом, память эта связана как непосредственно с светлою личностью Синельникова, так, в особенности. С его делами, благодаря которым имени его, вероятно, суждено пережить не одно поколение людей.


Н. П. Синельников

И действительно, прошло уже 20 лет со времени оставления им должности иркутского генерал-губернатора, а спросите и теперь, кто у нас не слыхал имени Синельникова, имени всецело связанного с представлением о Синельникове, как о честнейшем и, бесспорно, самом отзывчивом на нужды подчиненного ему края начальник? Имя его, как самого энергичного, оригинального, — в лучшем значении этого слова, — в высшей степени деятельного и, главное, плодотворно деятельного, наконец, как самого талантливого, гуманнейшего, для всех и во всякое время доступного начальника — доныне живет и, несомненно, еще долго, долго будет жить в памяти народа. Благодаря именно тому яркому следу, который Синельниковым оставлен в нашем краю.

Правда, были у Синельникова ошибки, но кто же от них застрахован? Каждый человек, как бы он не велик ни был, в одинаковой степени имеет право на известный девиз: Homo sum et nihil humanum a me alienum puto, — это же право имел, следовательно, и Николай Петрович…

В «Енис. Л» было уже приведено несколько анекдотов о Синельникове, относящихся ко времени его губернаторства в Воронеже, причем редакция Листка тогда же обращалась ко всем лицам, которым известно что либо о деятельности Синельникова, как иркутского генерал-губернатора, сообщить сведения или воспоминания о нем, но, к сожалению, никто на этот призыв не откликнулся…

В последнее время  в московском журнале «Русское Обозрение» печатаются очень интересные «Записки о прошлом» П. П. Суворова, состоявшего на службе при Синельникове в бытность его иркутским генерал-губернатором. Записки эти, интересные вообще, для жителей в Сибири представляют особенный интерес потому, что дают возможность короче ознакомиться со светлою личностью Синельникова со слов близко стоявшего к нему лица, а потому мы и позволяем себе сделать некоторые выдержки из «Записок» г. Суворова, надеясь, что наши читатели с удовольствием прочтут их.

Синельников, как можно судить  по словам г. Суворова, скоро же приобрел широкую и завидную популярность не только во вверенном ему генерал-губернаторстве, но даже и вне пределов его. — «Ну,  что за молодец ваш генерал-губернатор, — говорил еще в Томске г. Суворову приятель его, богатый сибиряк И. В. Бирюлев. Вот настоящий правитель. Не только Восточная Сибирь, но и мы готовы ему в ножки поклониться. Представь себе: приезжает внезапно, никого не предваряя, генерал Синельников, прошлой зимой, через наш город. Пока он на станции пил чай, случился большой пожар недалеко от почтового дома. Ваш генерал, одетый в меховой казакин, крытый сукном, отправился на пожар. Пришел и видит, что сильно горит, а полицейские власти, во главе с полицмейстером, стоят, да покуривают папиросы. Горячий, должно быть, старик! Он спросил кого-то в толпе, указывая на куривших:

— Это что за люди?

— Наши самые охранители, отвечал неизвестный. А вон, этот, наш  набольший, значит, сам г.  начальник полиции.

Генерал подошел к полицмейстеру. Последний не успел выпустить дым изо рта, как Синельников громко обратился к нему:

— Если ты полицмейстер, то твое дело распоряжаться, огонь тушить, а  не папиросами забавляться при народном несчастье! Марш на крышу!

Полицмейстер спросил: вы кто такой? Кто дал вам право командовать мной? Старик прервал:

— Молчать! Власть у того, кто умеет ею распоряжаться! Я — Синельников, ваш добрый сосед!

При этом грозном имени и при виде особы величественной осанки, вся толпа мгновенно обнажила головы. Полицейские растерялись и тряслись от страху. Через минуту они были уже в огне, и пожара, и пожара как не бывало. В клубе я слышал, что будто бы ваш начальник послал нашему генерал-губернатору Хрущеву следующую телеграмму: «Проезжая через Томск, потушил пожар и распек полицмейстера за равнодушие к бедствию ближнего». Так вот какой ваш начальник-то! Если бы все здешнии власти походили на него, то в Сибири никто не умирал бы.

В Нижне-Удинске г. Суворову пришлось слышать от стационарного смотрителя любопытный рассказ о деяниях Синельникова в Иркутске.

— По своему назначению, приезжает этот сановник в Красноярск, говорил смотритель, — и узнает, что в Вос. Сибири голод, хлеб доходит до трех рублей за пуд. Помотал он головою, да и заявляет губернатору: не слыхал я в Петербурге, что у вас голод. Что это значит? Ну, сейчас разослал своих чиновников по винокуренным заводам и велел описать весь наличный хлеб, находившийся в их амбарах. Хлеба на заводах оказалось столько, что его хватило не на одну губернию. Винокуры-жиды скупили хлеб у местных жителей по 80 к. за пуд, а потом распродавали его по 3 р. за пуд. Генерал Синельников приказал описанный хлеб пустить в народ по той цене, по которой он был приобретен жидами, а винокурение везде на время прекратили. Полетели в Питер жидовские телеграммы с жалобами на начальника края; заведующий акцизной частью донес своему министру, что доходов с вина никаких не привидится.

Из столицы были сделаны запросы сенатору: как, что и почему? А он, вместо ответа министрам, послал письмо самому Императору. В нем он писал «Я послан сюда, чтобы здешний народ благословлял имя Вашего Величества. Ваша священная воля исполнена. Голодный народ накормлен и молит Бога о здравии своего батюшки – Царя». Так со стариком ничего и не поделали.

С удивлением, — говорит автор «Записок», — мы прислушивались к народному говору о человеке, стоявшем во главе восточно-сибирского края. Сердце волновалось от мысли, что приходится служить под начальством высокого и благородного администратора. Мы мчались быстро вперед, исполненные светлыя надежды и крепнувших духовных сил.

Далее автор делает краткий обзор минувших судеб Восточной Сибири. «Он, — говорит г. Суворов, — были печальны. Воеводы, посланные правительством для управления обширными землями холодной страны, часто ее обкрадывали. Об ее нравственном и экономическом возрождении губернаторы не думали»… вплоть до Сперанского. Этот даровитый, умный и энергичный деятель много принес пользы краю, он всколыхнул его, но после него снова наступила полная неподвижность в жизни края, что и продолжалось вплоть до графа Муравьева–Амурского, и даже вернее, до Синельникова.

Естественны, поэтому, радость и благословение, с которыми все истинно честные люди, желавшие блага своей родине, относились и к самому Синельникову, и к его плодотворной для края деятельности.

 

 Синельников, назначенный в 1870 г. генерал-губернатором В. Сибири, — говорит г. Суворов в своих записках в «Р. Об.», — застал ее в патриархальном виде…

Громкая репутация человека, как Аристид, честного, способного на широкие административные подвиги, с твердой волей, предшествовала приезду Николая Петровича в Сибирь, который, действительно, встряхнул уснувший далекий край…

Прежде всего Синельников объявил о том, что он принимает просителей во всякие часы дня и ночи; затем разослал губернаторам циркуляр, в котором говорилось, что взяточники будут  караться без пощады. Эти две меры, как две бомбы, разлетелись в среде сибиряков, не смевших входить без трепета во дворец главного начальника и привыкших к чиновничьим поборам. Иркутский край почувствовал, что он крепко взнуздан, а взяточники бросились молиться Богу о своем спасении. Интересна история одного из них. Бывши как-то в Петербург и остановившись вблизи Исакиевского собора, Николай Петрович любил присутствовать в нем за ранней обедней.  Перед собою он часто видел почтенного, маленького старичка, бедно одетого, который усердно клал земные поклоны и тяжело вздыхал.

— Кто вы? Чем занимаетесь? Обратился однажды к нему Синельников.

Последовал грустный рассказ о прошлом и настоящем. Результатом этого было получение старичком места исправника в иркутской губернии. И что же? Молящийся и слезливый человек, попавший с голодовки на злачное место, нежданно превратился в щедринского Живоглота. И правый, и виноватый несли ему подаяние. Говорят, что в первый же год он нажил несколько десятков тысяч рублей. Дошли об этом слухи до Синельникова. Вытребовал он к себе исправника, поставил его пред большим зеркалом и сказал:

— Ну, посмотри на себя! К лицу ли тебе столько нахапать? Потом грозно добавил: «Чтобы завтра же принес все деньги, не добром нажитые! А скроешь что, ушлю в якутский край. Там ты и сгинешь».

Доставленные деньги были розданы обобранным жителям, а взяточник был немедленно выслан за пределы В. Сибири.

В то время и в Иркутске, и в деревнях генерал-губернаторства почти не имелось училищ. Старик-генерал публикует циркуляр, обращающий внимание губернаторов на народное образование. Благодаря этому циркуляру, в селах вырастают школы, а преследуемые кабаки закрываются. В Иркутске создается стотысячный театр, с квартирами для актеров;  выстраиваются воспитательный дом и обширное здание благородного собрания. Вообще закипала разумная и плодотворная жизнь, только однажды нарушенная страшным событием: в ночь на Светлое Воскресенье было вырезано все семейство купца Чуринова, состоявшее из 9 человек.

Взволнованный этим злодеянием, Синельников призвал полицию города и сказал: «Вот что, друзья мои, даю вам три месяца на розыски убийц. Чтобы они были найдены. Если хоть один из убийц скроется от правосудия, вы все будете преданы мною военно-полевому суду. Пощады не ждите».

Был в то время полицейским приставом в Иркутске некто Блинов, маленький, тощий человек, который решил, во чтобы то ни стало, отыскать убийц. Помолился он Богу, загримировался мужиком, так что даже близкие родственники его не узнали, и скрылся из Иркутска. О нем долго не было ни слуху, ни духу. Вдруг в конце второго месяца распространился по городу слух, что военный губернатор Шалашников получил оригинальную телеграмму от одного исправника: «Имею честь донести, что здорово отодрал пристава Блинова. Убийцы все задержаны». Телеграмма эта, конечно, привела всех в недоумение.

Между тем, дело было в следующем. Преобразившийся Блинов обошел иркутские притоны, пил и ел в обществе воров и беглых каторжников, прислушиваясь к их пьяным разговором. Это дало ему возможность узнать, что убийцы отправились по дороге к Красноярску. Блинов пошел по этому пути, приставая то к одной, то к другой партии варнаков, и под Нижне-Удинском убедился, что товарищи его и есть убийцы Чуриновых, но не доверяются ему. Прийдя в Н. Удинск, Блинов явился к исправнику, открылся ему, кто он и зачем здесь, и добавил: «Я буду с бродягами в таком-то кабаке». Вы нас захватите и посадите в одну камеру тюремного замка. Я примусь бунтовать, а вы меня хорошенько отдерите и тогда бродяги перестанут от меня скрываться. А что они чуриновские убийцы, в том я ручаюсь головой».

Доблестный Блинов получил сто горячих розог, но зато убийцы были открыты и в сентябре 1873 г трое из них были осуждены к повешению, а двое — к наказанью плетьми и к 20-летней каторге.

 Я помню, — говорит г. Суворов, — второе октября. В церкви генерал-губернаторского дома была обедня, на которой присутствовали иркутские власти. По окончании службы, сенатор вышел к городским представителям и спросил:

— Могу ли я по совести подписать смертный приговор трем лицам, хотя не признавшимся, но явно уличенным в ужасном преступлении?

Получился утвердительный ответ. Синельников раскланялся и удалился в свой кабинет. Там он задумчиво присел к письменному столу, перекрестился и утвердил решение суда.

Блинов был награжден орденом на шею, а от иркутян получил пожизненную пенсию в 1200 руб. в год.

Каким влиянием и уважением пользовался в Иркутске Синельников, можно судить по следующему случаю. Известный богач Ив. Ив. Базанов, не смотря на свое колоссальное богатство, очень туго расставался с деньгами, но Николай Петрович и на него имел магическое влияние. Нуждаясь в деньгах на постройку театра, воспитательного дома и вала для ограждения Иркутска от наводнения Ангары, сенатор лично обратился к помощи Базанова. Последний подписал 10 тысяч. Увидя эту цифру, жена его, добрейшая старушка Матрена Ивановна, покачала головой и проговорила:

— Стыдно тебе подписывать так мало. Ведь его высокопревосходительство не всякого удостаивает посвящениями, да и сколько добрых дел совершил он в своей жизни. И теперь он хлопочет для пользы города. Черкни нолик-то — Николай Петрович и порадуется.

Базанов, почтительно согнувшись, прибавил нолик, а из него и вышло 100000 рублей. Начальник края горячо благодарил простую, но сердечную женщину, чрез которую много было облегчено горя у сибиряков.

Синельников представлял собой монументальную личность. Высокий рост, величественная осанка, орлиный взор, закрученные усы на выбритом лице — напоминали служак, близких к императору Николаю. Его фигура, как и душа, отличалась мощью, точно из бронзы вылитая. Его убеждения были светлы и непоколебимы, что лучше всего доказывается следующим случаем. Синельников был адъютантом при генерале Демидове. Последний имел двух дульциней, живших у него в квартире. Однажды для этих прекрасных девиц была взята ложа в театр и Демидов обратился к Синельникову со следующими словами:

— Я не могу сегодня ехать в оперу. Не откажись, пожалуйста, провести вечер в обществе моих милых дам.

Адъютант почтительно ответил: Я, ваше пр-во, находясь при вас, служу моему Государю, исполнение же ваших интимных поручений не входит в пределы моих обязанностей.

Позже, когда Синельников находился при великом князе Михаиле Павловиче, генерал Демидов явился в его дворец. Великий князь знал о столкновении Демидова с Синельниковым и, смеясь, сказал ему:

— Ну, расскажи, как это Синельников отказался сопутствовать твоим дамам в театр? Я благодарить тебя должен: ты с ним разошелся, а я приобрел в нем отличного офицера. Радуюсь, что у меня нет таких дам, как у тебя, а то он и от меня убежал-бы.

Николай Петрович не расставался с великим князем до самой его кончины. Зная вспыльчивый, но высокоблагородный характер своего августейшего начальника, Синельников нередко принимал на себя вины подчиненных великому князю офицеров, говоря им: «Пусть уж он на мне взыскивает, — вы скажите, что исполняли мои приказания. Таким образом, ему часто приходилось получать головомойки от великого князя, искренно ценившего доблестные качества Синельникова.

Николай Петрович последовательно управлял владимирской, житомирской, московской и воронежской губерниями, в которых и до сих пор жива память о нем. В этих городах он вымащивал улицы, устраивал ряды, мосты, театры, общественные сады и скверы, воздвигал памятники историческим деятелям, защищал интересы обиженных. Благодаря всему этому, личность Синельникова в представлении народа окружена была каким-то ореолом величия и внушала всеобщее искреннее уважение к нему. Лучшим доказательством этого может служить следующий случай, рассказанный в записках г. Суворова.

Находясь, в эпоху восстания 1863 г., в Варшаве генерал-интендантом второй армии, Синельников безбоязненно один разгуливал по улицам революционного города. Тогда как другие русские генералы подвергались оскорблениям со стороны поляков, Николай Петрович мирно беседовал с ними в Саксонском саду о текущих событиях и уверял волновавшуюся молодежь, что для нее нужна железная рука и что он беспощадно покарал бы вожаков восстания. Поляки терпеливо слушали сурового сановника и полюбили его за правду. Тут, кстати, случилось маленькое происшествие, которое еще более увеличило популярность Синельникова среди поляков. Граф З., проезжая мимо квартиры Синельникова, упал из коляски и переломил ногу. По мнению докторов, его опасно было перевозить далеко. Синельников поместил его у себя в квартире, где больной З. пролежал несколько месяцев, пользуясь самым деликатным вниманием генерала. Вся Варшава следила за ходом болезни своего соотечественника и популярность Синельникова достигла колоссальных размеров, которая проникла даже далеко за пределы Варшавы.

Однажды Синельников поехал в Брест-Литовск, имея при себе 30,000 руб. казенных денег. Была темная ночь, когда он очутился в глухом лесу, между городом Бяла и станции Полесье. Тут он внезапно был остановлен польской бандой в 500 человек. Синельников вышел из экипажа, перекрестился и предал себя воле Божьей.

Предводитель банды поднес фонарь к лицу проезжего и неожиданно вскрикнул:

— Смирно! На караул! Мы имеем честь встречать генерала Синельникова.

Потом начальник банды обратился к Николаю Петровичу с просьбой принять конвой для сопровождения к Брест-Литовску.

— «Вы встретите другую банду, — говорил начальник, — которая может причинить вам нечаянные неприятности. Просим также, генерал, засвидетельствовать пред Государем Императором, что истинных слуг его поляки ценить умеют. «Поезжайте с Богом!» 50 человек повстанцев почетно конвоировали Синельникова и оставили его лишь в виду русского лагеря. Впоследствии Синельников достойно отблагодарил поляков. Польская молодежь, замешанная в восстании, благодаря ходатайству Синельникова, была, в количестве нескольких тысяч человек, возвращена в свои семьи. Прибыв в В. Сибирь, старый знакомец поляков не оставил их и здесь без внимания. До 1870 г. Иркутск не имел почти никаких ремесленников; мебель продавалась здесь на вес золота; не было хороших ни сапожников, ни портных, ни приличных булочных и т. п. Вдруг, точно по щучьему веленью, город обогатился искусными ремесленниками: Синельников вызвал из сибирских захолустьев поляков-мастеров, дал им средства на открытие заведений и иркутяне получили возможность жить по-человечески.

К сожалению, Николай Петрович недолго пробыл в Иркутске. Оставление им края опечалило всех иркутян, которые хотя и боялись его, но и глубоко уважали. Николай Петрович также полюбил покидаемый им край, которому в течение трех лет посвятил немало забот.

Накануне отъезда Синельников долго беседовал в своем кабинете с автором записок. «Было, — говорит г. Суворов, — заполночь. Сенатор сидел у письменного стола…

Старик перекрестился и поник величаво головой. Я, — говорит г. Суворов, — молча глядел на его мощную фигуру. Она напоминала мне орла со связанными крыльями…

Синельников оставил В. Сибирь с большим блеском. Ему высочайше разрешено было выехать в Россию с правами генерал-губернатора. Его сопровождали адъютанты, чиновники и, в звании начальника походной канцелярии, Б. А. Милютин, родной брат бывшего военного министра. На многих станциях густые толпы народа сердечно приветствовали своего начальника. В Красноярске городское общество встретило доблестного старца; городской голова П. И. Кузнецов дал в честь его обед, а граждане устроили блестящий бал с изысканным ужином.

В заключении автор записок говорит, что «с Синельниковым удалилась для сибиряков душа, истинно заботившаяся об их благоденствии. Вполне разделяя справедливость этого взгляда, отметим, что красноярцы, из чувства глубокого уважения к незабвенному Н. П. Синельникову, почтили последнего вполне достойным его памятником, устроив в Красноярске для детей-сирот приют его имени. Несомненно, что этот лучший неувядаемый памятник на бесконечно долгие годы сохранить в Сибири славное имя Николая Петровича Синельникова.

Енисейский листок. 1894. 20 февраля, 10 апреля.