СТАТЬЯ 13 СТАНИСЛАВ ГОЛЬДФАРБ. НОВЫЙ НАЧАЛЬНИК КРАЯ.

Предшественником А. Д. Горемы­кина был граф А. П. Игнатьев. В послуж­ных списках и биографиях двух генералов много общего. У обоих за плечами военное образование в лучших военных учебных заведениях России, в том числе Никола­евская академия генерального штаба, служба в элитных войсках (гвардейские полки), далее военная карьера, участие в различного рода государственных про­ектах. Игнатьев являлся членом Главного комитета по устройству и образованию войск, председателем комиссии по состав­лению проекта Устава о внутренней служ­бе в кавалерии, Горемыкин — Подольским губернатором, председателем комиссии по решению земельных вопросов в Поль­ше, и т. п. Оба из старых дворянских родов.

Историк-архивист Е. Шободоев, оце­нивая деятельность предшественника Го­ремыкина, писал: «Граф А. П. Игнатьев при­нял генерал-губернаторство Восточной Сибири, и на него, собственно, возлагалась окончательная реорганизация управле­ния данной территорией. При этом он оставался командующим Восточно-Си­бирским военным округом. Упорядочение форм административного и хозяйственно­го управления на громадной территории Восточной Сибири требовало не только теоретических знаний, но и практического опыта управления.

Сохранилось очень мало сведений о результатах деятельности графа А. П. Игна­тьева в Иркутске. Подавляющее большин­ство его распоряжений по упорядочению местного административного управления было исполнено. При нем произошло зна­чительное усиление административно- управленческого аппарата, в частности полиции всех уровней. Содержание, к при­меру, городской полиции возлагалось на городские общественные управления. Они же несли и основную долю расходов на их содержание. Нет ничего удивительного в том, что в течение многих десятилетий городские общества не увеличивали эти расходы. А. П. Игнатьеву удалось добиться повышения финансирования и, соответ­ственно, штата полицейских служителей. В частности, в Иркутске количество чинов полиции почти удвоилось. При этом улуч­шился и качественный состав служащих. В годы правления А. П. Игнатьева по его личной инициативе была проведена гран­диозная в те времена работа по статисти­ческому обследованию уездов Иркутской и Енисейской губерний, наиболее пер­спективных в дальнейшем развитии хо­зяйственных отношений. Изданные комис­сией «Материалы…» до сих пор являются образцом классического статистического исследования и сохранили подробные и богатейшие сведения о хозяйственном устройстве этих областей Восточной Си­бири. В воспоминаниях современников Игнатьев остался не только деятельным администратором, но и молодым гвардей­ским генералом, представителем высшего света, задающим тон местному иркутскому обществу. Блестящие балы в генерал-гу­бернаторском доме, куда приглашались не только высшие чиновники и купеческая знать, но и офицеры гарнизона и даже юн­кера, надолго запомнились иркутянам» (1).

Проблема взаимоотношений гене­рал-губернаторской власти с местным об­ществом всегда имела некоторые особен­ности. Зоны турбулентности можно было разглядеть почти сразу. Во-первых, в обществе бытовало предположение, что власть в провинции вороватая. Во-вторых, «хоро­ших» чиновников всегда не хватало. Под «хорошими» необязательно подразумева­ли людей добрых, справедливых, честных и т. д. Под «хорошим» имели ввиду образо­ванных и квалифицированных, правильно толкующих законы. Дефицит таковых при­водил к постоянным «закупоркам» во всех отраслях жизнедеятельности. К примеру, кто бы мог подумать, что развитие прес­сы в провинции тормозилось отсутствием должного числа цензоров! Наконец, все население сибирское (иркутское, томское, красноярское…) общество делило на «сво­их» и «чужих». Рождение в Сибири или в Холмогорах не являлось родовым при­знаком такого деления, хотя имело место быть. Право определения «свой–чужой» лежало тяжелым бременем на касте из­бранных «судий», которые кроме как «сво­ими» и быть не могли. Ядринцев и Потанин, Вагин и Шашков, Щапов, Омулевский и др. известные коренные сибиряки, имеющие статус сибирских мыслителей, бескорыст­ных радетелей за будущее окраины, яв­лялись жрецами, которые открывали или закрывали ворота в храм истинного сиби­рячества. К примеру, Дмитрия Клеменца — народника, участника героического хож­дения в народ, политссыльного — за его выдающиеся результаты в деле изучения Сибири Потанин скоро окрестил «своим», и этого оказалось достаточным для всего си­бирского общества. Иных политссыльных, в особенности из числа так называемой интеллигентской уголовной ссылки, назы­вали уничижительно «навозной интелли­генцией», и ни о каком сотрудничестве с демократической частью общества и речи быть не могло.

То же самое по традиции происходи­ло и с чиновничеством: деление на при­езжих — золотую молодежь — и доморо­щенных, которые и попроще, и победнее. Блестящая карьера генерал-губернатора Восточной Сибири графа Муравьева-Амур­ского в один миг оказалась под угрозой после скандальной дуэли между двумя чиновниками его администрации — пред­ставителем золотой молодежи Беклемишевым и сибиряком по рождению Неклюдо­вым.

Общественное мнение о том или ином чиновнике во многом формирова­лось его, чиновника, отношением к поли­тическим ссыльным и в целом к проблеме ссылки.

Примером может служить история генерал-губернатора Восточной Сибири Д. Г. Анучина, который был вынужден по­кинуть свой пост в том числе из-за послед­ствий конфликта с политзаключенным. Последний при посещении генерал-гу­бернатором тюрьмы в ответ на оскорби­тельное замечание дал ему пощечину и был расстрелян по приговору спешно со­бранного военно-полевого суда. Иркут­ское общество, возмущенное скорой и несправедливой расправой, стало отно­ситься к Анучину с предубеждением, и это, по мнению многих современников, в конечном счете сделало дальнейшую службу генерал-губернатора в Иркутске невозможной.

Последующие губернаторы Игна­тьев и Горемыкин к политссыльным от­носились лояльнее. Они разрешали им участвовать в научных исследованиях, привлекали для серьезных экспеди­ций, которые были связаны с длитель­ными отлучками с мест поселения.

Возвращаясь к роли политссыльных, заметим, что за долгие годы сложилась своя традиция, у истоков которой стояли декабристы и, разумеется, тогдашнее ир­кутское общество: фрондирующая публи­ка относилась к ним априори хорошо. Те проявили себя полезными для края людь­ми — занимались просвещением, учили детей, внедряли новые методы в сельское хозяйство, и многое другое. Постоянная нехватка квалифицированных кадров практически во всех сферах жизни в Сиби­ри во многом компенсировалась «полити­ками», которые по определению состояли в оппозиции к самодержавию…

Так или иначе, взаимоотношения с обществом являли собой существенный фактор успешной или неуспешной дея­тельности высшей региональной власти.

15 мая 1889 года «Северное теле­графное агентство» своей телеграммой известило Сибирь о новом назначении графа А. П. Игнатьева. В этот день Игнатьев был в Томске. Здесь, в день коронования Их Императорских Величеств, после ли­тургии и молебна, на приеме чинов воен­ного и гражданского ведомств и предста­вителей города граф Игнатьев подтвердил информацию о скором отбытии из Томска. Как сообщала местная печать, «Его сия­тельству были выражены единодушные поздравления от граждан города и вы­сказаны чувства глубокого сожаления об оставлении им края». Где Томск, а где Ир­кутск! И губернии-то разные, но как это было в духе той сибирской жизни — всех сибиряков интересовало все, что проис­ходит у соседей!

Чувство сожаления у томской пу­блики могло быть на самом деле. Хотя жизнь и деятельность и этого высокопо­ставленного чиновника практически не прочитана, известно, что он был инициа­тором полезных начинаний для Восточ­ной Сибири. В частности, много усилий положил на улучшение путей сообщения (проводились масштабные исследования реки Ангары, водного пути, который мог бы соединить бассейны Ангары и Енисея и таким образом усилить торговое движе­ние). Он уделял внимание поземельному устройству крестьян. Достаточно вспом­нить его энергичные действия по изуче­нию хозяйства и быта Иркутского генерал- губернаторства. Для этого по инициативе Игнатьева сформировали целый отряд из­вестных статистиков. В мае 1889 г. в Госу­дарственном Совете было назначено рас­смотрение предложения А. П. Игнатьева о «необходимости приступить в возможно непродолжительном времени к оконча­тельному разрешению вопроса о позе­мельном устройстве сельского населения в губерниях Иркутской и Енисейской» в виду «крайней запутанности земельных отношений крестьян и инородцев, да­ющей повод к возникновению в среде населения серьезных недоразумений и начинающихся укореняться в населении превратных понятий, как о находящейся в его пользовании земли, так и в объемах прав на нее» (2).

За несколько лет была проведена огромная работа. Изданные в нескольких томах материалы по исследованию земле­пользования венчали этот колоссальный труд и способствовали движению реформ в области крестьянского хозяйства в Си­бири.

Газета «Восточное обозрение», кото­рую трудно заподозрить в слепом восхва­лении власти (она официально считалась оппозиционной), тем не менее отмечала, что «…местные вопросы с назначением иркутским генерал-губернатором Игна­тьева получили движение. Собраны сведе­ния о положении ссылки и представлены соображения об ее ограничении. Поло­жение проходящих переселенцев вызва­ло заботы об их обеспечении и прошлым летом был сформирован временный пере­селенческий комитет для помощи идущим на Амур партиям.

Нельзя было не заметить во всем этом сосредоточенного внимания на внутренних вопросах, определенного взгляда на жизнь страны и чуткого отно­шения к насущным нуждам края. Во всем управлении графа оживились научные работы по исследованию края. Соверше­но было несколько видных экспедиций географических, была предпринята боль­шая Саянская экспедиция. Были сделаны геологические исследования в золото­промышленных округах. Выражая свои чувства, представители местных граждан поэтому не могли не вспомнить всего того, что сделано было графом для Вос­точной Сибири. Вместе с тем являлась не­вольно мысль о том, насколько предпри­нятые начинания будут продолжаться и осуществляться в будущем и само собою выражались ожидания, что они будут под­держаны и будущим заместителем графа в управлении Восточной Сибири. В тоже время возлагаются надежды, что на новом высшем посту прежний начальник края не забудет своими заботами отдаленной окраины, с нуждами которой он позна­комился. Он будет лучшим ходатаем... за нее пред высшим правительством. Со времени празднования своего 300-летия Сибирь живет надеждами и ожиданиями на лучшее будущее. Время управления А. П. Игнатьева показало, что высшее прави­тельство озабочено судьбою этой окра­ины и взгляд его на отдаленную Сибирь изменился. Предстоит еще много забот, много дел, чтобы поднять гражданский строй края и поставить его в те же усло­вия жизни, в каких находится провинция Европейской России. Сибирь не может быть забытою, ей намечается новая доро­га жизни, развития и преуспевания» (3).

Примерно в то же самое время в Нижнем Новгороде сделал остановку но­вый Иркутский генерал-губернатор Алек­сандр Дмитриевич Горемыкин. Он сле­довал к месту службы и решил посетить знаменитую Нижегородскую ярмарку «для совещания с находившимися на ярмарке первостепенными сибирскими купцами». Впрочем, будучи связанным с Нижним Новгородом воспоминаниями об учебе в кадетском корпусе, новый генерал-губер­натор мог сделать остановку еще и по это­му случаю. О чем совещался с сибирскими купцами-капиталистами А. Д. Горемыкин, неизвестно. Но если это произошло, от­метим сей дальновидный шаг генерала в налаживании отношений с владельцами крупных капиталов. Впоследствии они не раз будут помогать инициативам Горемы­кина. Достаточно вспомнить Иркутский театр, построенный на средства, которые генерал-губернатор собрал, обратившись к иркутским купцам и меценатам.

25 сентября 1889 г. в 4 часа попо­лудни новый генерал-губернатор А. Д. Горемыкин въехал в губернскую столицу Иркутск.

«На Московском перевозе через Ан­гару новый начальник края был встречен по русскому обычаю с хлебом и солью представителями городского обществен­ного управления во главе с заместителем головы Н. Е. Черных. Затем генерал-лейте­нант Горемыкин проехал в генерал-губер­наторский дом, где был встречен почет­ным караулом в подъезде и начальниками отдельных частей в одной из зал» (4). В том же номере газета писала: «Мы слышали, что начальник края выразил уверенность, что представившиеся чины будут ревност­ными помощниками ему по управлению и дал обещание познакомиться ближе с их деятельностью в местах служения каждо­го» (5).

Сегодня трудно представить себе эту встречу во всех деталях. Но кое-что можно реконструировать по аналогии с другими подобными событиями и домыслить в пределах разумного…

Надо полагать, что местная город­ская власть, действующий губернатор Иркутской губернии, военные и граж­данские чины по своим каналам, связям попытались узнать, каков он, их новый начальник. Для них, их карьер, семей, лич­ного восприятия это, действительно, было важным событием. Для городского обыва­теля, сельского жителя, или, как это при­нято говорить, широких слоев населения, смена даже такого высокого чина, как ге­нерал-губернатор, событие хотя и важное но в повседневной жизни мало что знача­щее. Перемены в высших эшелонах вла­сти не являлись определяющим или на­рушающим их текущее состояние. Страна жила по законам — плохим или хорошим — разным, но никак не по настроению и предпочтениям генерал-губернатора. Разумеется, общее настроение в губер­нии, уровень активности власти, следо­вание букве закона и множество других общих ситуаций зависело от его Высоко­превосходительства. Но среднестатисти­ческий енисеец, иркутянин или житель далекой Якутии скорее зависел от чинов­ника невысокого или даже мелкого ранга, до которого можно дотянуться рукой. Вер­ховная власть в России всегда оставалась сакральным элементом. Ее нужно было уважать, о ней дозволялось уважитель­но рассуждать, на нее можно было редко советовать. Но каждый день зависеть ты будешь от писаря, старшины, мирово­го посредника, врача или фельдшера на участке, пристава и дворника.

А вот те, которые составляли обще­ство, те, которые были втянуты в публич­ное пространство или публичную жизнь, должны были волноваться всерьез. Ге­нерал-губернатор венчал эту пирамиду, устроенную по особым законам, где имело значение все — статусность, позиция, та­ланты, карьера, общественное признание и т. п.

Думается, первая встреча и первые впечатления могли многое сказать тем, кто подносил хлеб и соль.

Во-первых, иконографическое впе­чатление. Судя по отдельным штрихам сторонних воспоминаний, генерал был невысокого роста, коренаст, крепкого и правильного телосложения. В свои пять­десят семь выглядел моложаво. На редких фотографиях перед нами нежгучий брю­нет, с крупными чертами лица — крупный нос, борода, упрямый взгляд. В отличие от Игнатьева не тучный, но и не худой.

Они увидели перед собой служилого генерала. И если он был в форме, то все должны были отметить — ему очень шел мундир, он сидел на нем как влитой, под­черкивая волевой подбородок и армей­скую выправку...

В целом физиономически генерал располагал к себе правильными чертами и был симпатичнее своего предшествен­ника графа Игнатьева.

Начиналось более чем десятилетнее служение А. Д. Горемыкина на высоком посту начальника края. И в самый раз по­рассуждать, почему именно он сменил предыдущего администратора? Протек­ция? Таланты? Стечение обстоятельств? Что-то иное?

Ив. Блинов в книге «Губернаторы» тоже задавался подобным вопросом. Он писал: «К существенным недостаткам рас­сматриваемого нами законодательства принадлежит отсутствие хотя какого-либо порядка при назначении губернаторов. Нет ничего сколько-нибудь определенно­го — все зависит от случая и особенно от протекции. Как известно, роль протекции у нас в России вообще огромна от начала и до конца службы, тогда как даже в наи­более бюрократических странах, напр. во Франции, нашли средство устранить про­текцию хотя бы при начале служб — там введены конкурсы. Но едва ли не более всего играет роль протекция при назначе­нии на высшие административные долж­ности и в частности при назначении в гу­бернаторы. Да и как может создаться иной порядок, если практика предоставляет выбор их одному министру внутренних дел, а закон не устанавливает образова­тельного ценза и почти не касается во­проса о служебном стаже. Вряд ли нужно распространяться о важности солидного образования для такого крупного чинов­ника, как губернатора…

Не менее важен вопрос о служеб­ном стаже. Прохождение службы в про­винции, на различных административных должностях, лучше всего могло бы дать необходимые для губернатора практиче­ские сведения. Но чиновников провинции скоро забывают, надо быть ближе к цен­тру, к кормилу правления, и вот многие молодые люди, желающие сделать карье­ру, проводят лучшие годы в Петербурге в мертвящей обстановке различных кан­целярий и затем после 10–15, а иногда и более лет назначаются прямо на крупные губернаторские…» (6).

Аргументы, объясняющие назначе­ние А. Д. Горемыкина, могут быть разные. Тут немножко фарта и здравого смысла — на три огромные территории кого по­пало не назначишь. Умудренный опытом, практическими знаниями 57-летний ге­нерал был как раз кстати. При этом он не принадлежал ни к одному придворному клану, имел за плечами годы военной и гражданской службы. Генерал не мог по­хвастаться благосостоянием, и служба для него всегда являлась основной работой. Как свидетельство — послужной список, убедительный и весомый…

Конечно, всегда приходит на ум «что- то иное». В истории не редкость, когда именно «иное» оказывается главным в том или ином событии, ну, по крайней мере, ключевым. А что, если решающую роль в назначении Горемыкина генерал-губерна­тором сыграл сам Александр III? Аргумен­тов в пользу такого сценария тоже хвата­ет…

Но, как правило, подбором претен­дентов на такую должность занималось Министерство внутренних дел. На первом этапе большую роль играли департамен­ты исполнительной полиции, общих дел. Тут не грех вспомнить, что отец А. Д. Го­ремыкина дослужился до чина подпол­ковника корпуса жандармов. И хотя он не был связан с полицией, контакты с МВД, скорее всего, имелись. Не забудем и род­ственные связи по линии жены: тесть — известный флотоводец, адмирал русского императорского флота.

Формально процедура назначения выглядела так: «Кандидатуры подбира­лись министром внутренних дел, специ­альные службы его ведомства составляли отдельные «представления» на каждого претендента, затем министр входил с до­кладом к императору и по результатам их беседы издавался именной указ о назна­чении, который затем выносился на ут­верждение в Сенат» (7).

Даже если учесть, что назначения губернаторов, а тем более генерал-губер­наторов, производились в ходе сложных бюрократических интриг, при наличии протекций, ведомственных или клано­вых интересов, то все равно при выборе чиновников на ключевые посты учитыва­лись их способности, образование, опыт. А. Н. Бикштаева, исследуя механизм на­значения губернаторов в России в пер­вой половине XIX в., писала: «В советской историографии бытовало мнение, что подбор кандидатов на губернаторские по­сты определялся знатностью, протекцией и другими соображениями, далекими от уровня подготовки и деловых качеств. Это предположение впервые поставил под сомнение Р. Робинсон, который пришел к выводу, что Министерство внутренних дел старалось выдвигать губернаторов из числа лиц, образование и послужной спи­сок которых свидетельствовали об их способности справиться с этой ответственной работой». И далее: «Мне также пришлось убедиться в том, что министр внутренних дел прилагал к поиску «достойнейших» кандидатур немало усилий. Полагаю, что­бы застраховаться от возможных ошибок, он официально использовал рекомен­дации известных сановных лиц или ро­довитых родственников претендентов. Учитывались также личное знакомство последнего с императором, проявленные им ранее выдающиеся организаторские способности...» (8).

Эти идеи сопрягаются с мнениями, которые были высказаны в ходе дискус­сии «Власть и интеллект в императорской России», которая прошла в 2005 г. на стра­ницах журнала «Отечественная история». Зачином ее стало представление, что «ин­теллект эффективен только в связке с во­левыми и нравственными качествами че­ловека, причем безволие и аморальность часто сводят на нет результаты деятельно­сти даже очень умных людей…» (9).

Здесь и далее материалы РНБ ф. 1000, оп. 2, д. 343.

И еще один, казалось бы, очевид­ный, а на самом деле выстраданный мо­мент, на который указывалось в ходе дис­куссии: «Самодержавие в современной отечественной историографии уже не пред­ставляется «тупой и косной» силой…» (10).

А. А. Корнилов, профессор истории, видный общественный деятель, один из основателей кадетской партии, тот самый, что служил чиновником особых поруче­ний при А. Д. Горемыкине, как и послед­ний какое-то время работал комиссаром по крестьянским делам в Царстве Поль­ском. В своих мемуарах он, между прочим, заметил: «…хотя полученное мною назна­чение меня в тот момент удовлетворяло вполне, но я смотрел на него вовсе не так, как мой отец, который видел в этом пер­вый и притом довольно блестящий этап будущей чиновничьей карьеры. Из ко­миссаров по крестьянским делам можно было быть назначенными в непременные члены губернского присутствия и в вице- губернаторы, а там и в губернаторы» (11).

Горемыкин не просто работал в кре­стьянской комиссии в Царстве Польском. Он возглавлял вначале Варшавскую, за­тем Пултусскую комиссии и был отмечен наградой за эту деятельность. Возможно, выбор Горемыкина был в основном связан с благоприятным впечатлением от его де­ятельности в Распорядительном комитете в Царстве Польском, идеологом и руково­дителем которого являлся Н. А. Милютин, один из авторов реформы отмены кре­постного права в России.

Несмотря на то, что назначение гу­бернаторов происходило императорски­ми указами, и монарх лично интересо­вался той или иной персоной, рабочий процесс подбора кандидатур и представ­ления их зависел от Министерства вну­тренних дел.

В нашем конкретном случае речь идет о генерал-губернаторе! Человеке, которому предстояло управлять сразу несколькими территориями. Поэтому генерал-губернаторами императоры, в особенности педантичный и любящий во всем порядок Александр III, интере­совались гораздо активнее. Как пишет А. Минаков, «по поводу назначения генерал-губернаторов в правительстве часто разгорались острые дебаты, дис­куссии порой заходили в тупик, и вопрос разрешался лишь вмешательством мо­нарха» (12).

Можно предположить, что выбор А. Д. Горемыкина не был случаен. Он имел опыт и блестящее образование, как уже говорилось, и кроме того, попал в некое межевое время, в ту эпоху государствен­ной жизни, которая уложилась между фундаментальными реформами Алексан­дра II и амбициозными задачами времен Александра III. Касаемо Сибири были идеи, планы серьезно реформировать внутреннюю жизнь окраины. Эти планы включали в себя реформы в области зем­леустройства, экономики, управления, образования, ссылки. Время Александра III, контрреформистское по отношению к предыдущему царствованию, для Сиби­ри ознаменовалось чередой полезных изменений, которые начинались при царе-миротворце, а продолжались уже при преемнике Николае II: оптимизация управления краем, распространение бо­лее прозрачной и понятной налоговой системы, строительство железной доро­ги, что в корне меняло экономическую ситуацию и — самое главное — откры­вало огромные перспективы перед кра­ем. А еще на Сибирь распространились судебные Уставы Александра II и многое другое. Эти изменения как раз и при­шлись на 1889–1900 годы, когда началь­ником края служил А. Д. Горемыкин.

Сибирь, как уже говорилось, сто­яла на пороге землеустроительных ре­форм. В этих условиях могла появиться потребность именно в генерал-губерна­торе, который будет со знанием дела за­ниматься не только контролем за ходом преобразований, но и благодаря прак­тическому опыту сам начнет иниции­ровать изменения в различных сферах хозяйственной, административной жиз­ни огромного генерал-губернаторства.

Н. В. Черникова считала, что в целом царская бюрократия «довольно успешно справлялась со сложнейшей задачей: эко­номической и социальной модернизаци­ей страны. Выдающиеся заслуги высших чиновников как бы подтверждались их внешним блеском и пышностью регалий, хотя расшитые золотом и украшенные орденами мундиры далеко не всегда сви­детельствовали о выдающихся заслугах обладателей. И все же высшие посты в империи занимали, как правило, люди неординарные. Они были образованны и способны. Тех из них, кто учился в выс­ших учебных заведениях (а таких во вто­рой половине XIX в. было подавляющее большинство), заканчивали курс одними из первых и затем приобретали обшир­ный опыт практической деятельности как в центральных, так и (несколько реже) в местных органах управления» (13).

Известно, что генерал-губернатор Восточной Сибири Анучин предлагал при­нять на высшем уровне программу разви­тия Восточной Сибири. В 1882 г. он даже внес в Комитет министров свои предложе­ния о важнейших изменениях в Сибири. В итоге им был составлен пятилетний план преобразований и определен размер фи­нансирования — ежегодно требовалось 100 тысяч рублей (14).

В литературе авторство и саму идею этой программы развития Сибири и Дальнего Востока иногда приписыва­ют Александру III. Известно также, что он инициативу своих генерал-губернаторов поддержал, а значит, оценил ее полезность для государства.

В этом же направлении создания дол­госрочной программы развития Сибири и Дальнего Востока двигались в 1887 г. Ир­кутский генерал-губернатор А. П. Игнатьев и Приамурский генерал-губернатор А. Г. Корф. Их программа была рассчитана на 10 лет.

Программа Игнатьева и Корфа, если говорить современным языком, была пер­вой стратегией социально-экономическо­го и общественно-политического развития Сибири. Осуществлять часть предложений коллег выпало уже А. Д. Горемыкину. Сам он так описывал предстоящие дела. «Программою поставлены следующие задачи: административное и судебное преобразо­вание, устройство инородческого управ­ления, устройство путей сообщения и усо­вершенствование строительно-дорожной части, устройство лесной части, развитие горного промысла, преобразование меди­цинской части, меры к улучшению учебной части и возвышению духовно-нравствен­ного развития населения. Поземельное устройство местного населения. Меры к устройству переселенцев, меры к ограни­чению ссылки и усовершенствованию тю­ремной части» (15). Программа сибирских преобразований, яркий пример накоплен­ной истории. Она была выстрадана си­бирским обществом, являя коллективный труд, который складывался, как мозаика, первоначально в среде известных деятелей сибирского общества. Их публицисти­ка, выступления на публике формировали предложения и актуализировали чаяния населения. Здесь, конечно, не было ниче­го гениального или чего-то такого, о чем не знали бы в коридорах власти. Но идеи, получившие устойчивые формулировки и стаж, становятся идеологией. Идеология же без устали работает днем и ночью: вне­дряя в сознание и действия власти и обще­ства важность и актуальность тех или иных мероприятий. Все вокруг начинают посте­пенно веровать, что без осуществления их государству и обществу не обойтись, а лю­бое промедление приносит колоссальный ущерб.

И вот свершилось! Из всего, что вита­ло в воздухе, о чем не уставала повторять сибирская печать, на что упирали обще­ственные деятели, чиновники, практиче­ские управленцы, сформировалось ядро неотложных мер. Они были настолько про­сты, понятны и, главное, востребованы, что Горемыкин в одном из всеподданнейших отчетов не преминул сложить из этой мо­заики неотложных мер вполне себе выпол­нимую программу действий и подытожить по сути: «…так как большинство означен­ных мероприятий находится в тесной связи одно с другим, напр. улучшение тюремной части в зависимости от преобразования местного тюремного управления. Устрой­ство инородческого управления от общего административного переустройства, кото­рое, вместе с тем, окажет влияние и на по­земельное устройство населения…» (16).

Получается, что именно новый гене­рал-губернатор Горемыкин наиболее близ­ко подступился к тому, чтобы осуществить преобразования на огромной окраинной части Российского государства.

К 1892 году он был уже твердо уве­рен, что Сибирь требует новых подходов в управлении и развитии ряда отраслей. Во всеподданнейшем отчете за 1889–1892 гг. он сразу же обозначил свою позицию: «Необходимость преобразования вытека­ет прежде всего из устарелости существу­ющего строя управления, установленного законом 1822 г. Даже основная мысль этого закона — создать на месте контрольное учреждение над губернскими инстанция­ми всех ведомств образованием общего гу­бернского управления из представителей этих инстанций, под председательством губернатора — утратила во многом свое значение под влиянием реформ, после­довательно вводивших новые условия в управление. Рядом с губернским правле­нием, имеющим своего особого председа­теля (вице-губернатора), общее губернское управление представляет ныне только из­лишнюю инстанцию, замедляющую окон­чательное разрешение большинства дел и нередко влекущее параллельное произ­водство однородных дел в обоих учрежде­ниях. С не меньшей настойчивостью чув­ствуется надобность в улучшении личного состава губернских чиновников, что тесно связано с улучшением материального по­ложения служащих. Дороговизна жизни в Восточной Сибири в несколько раз пре­восходит самые неблагоприятные в этом отношении губернии европейской России; между тем устаревшие штаты определяют самые незначительные оклады содержа­ния, не могущие обеспечить жизненной обстановки занимающих даже должности советников губернаторского правления. Высокая стоимость всех предметов, в том числе и первой необходимости, в лучшем случае заставляет чиновников мириться с бедностью, или искать дополнительных занятий, либо перехода в другие губернии и области, где жизненные условия более благоприятны; в худшем же обнаруживала в них склонность восполнять средства пре­досудительными способами. Везде ощуща­ется недостаток способных и сведущих чи­новников и это объясняется прежде всего незначительностью окладов, установлен­ных действующими штатами» (17).

К 1992 году у Горемыкина в общих чертах созрел план реформирования управления краем. Он решил изменить саму структуру путем слиянием всех гу­бернских учреждений ведомства МВД в одно губернское управление. Это позволя­ло оптимизировать и штатное расписание.

Идеи реформирования управления затрагивали не только губернское, но и окружное управление. А. Д. Горемыкин исходил из того, что контроль за деятель­ностью линейных органов власти прак­тически отсутствует, «законные интересы жителей не ограждены, по крайней мере, от личного произвола исполнителей и на­селение, нуждающееся в твердой и близ­кой власти, ее не видит» (18).

Таким образом, в Сибирь на служ­бу был отправлен, вне всякого сомнения, опытный управленец, не без идей, ничем не запятнавший себя на предыдущей службе чиновник. По всей видимости, он принадлежал к партии императора — в том смысле, что служение государю и отечеству целиком и полностью уклады­валось в его понимание «карьеры», соб­ственной судьбы и своего места в жизни.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ И СЕМЬЯ

Происхождение всегда имеет значе­ние для биографии. Здесь можно искать поведенческие истоки, нравственные и моральные скрепы, одним словом, все, что укладывается в понятие «традиции». Хотя происхождение и знатность в конце XIX века при определении на службу уже и не имели такого значения, как ранее, при­надлежность к дворянству, заслуги пред­ков перед отечеством не были пустым звуком. Вместе с личной карьерой, обра­зованием, опытом они являлись важны­ми характеристиками личности.

Александр Дмитриевич Горемы­кин происходил из старинного русского дворянского рода. 5 августа 1896 г. род Горемыкина был внесен в шестую часть родословной книги Новгородской гу­бернии и 4 марта 1897 года утвержден Сенатом.

Считается, что предком его был Ни­кита Афанасьевич Горемыкин, владелец поместья в Бежецкой пятине в 1652 г. Из этого же рода вышел и Иван Логгинович Горемыкин, российский государствен­ный деятель, министр внутренних дел и член Госсовета.

Отец, Дмитрий Иванович Горемы­кин — дворянин и уроженец Новгород­ской губернии (утвержден в дворянстве 18.02.1815). Родился 19 января 1804 г. и скончался 14 марта 1868 г. в Санкт- Петербурге. К 1845 году дослужился до чина подполковника Корпуса жандармов.

Мать, Варвара Николаевна Горе­мыкина (в девичестве Судовщикова), родилась 17 января 1812 г. и скончалась 20 апреля 1873 года в Санкт-Петербурге. Происходила из купеческого сословия и замуж была выдана совсем еще молодой девушкой. Первенец появился на свет, когда ей было всего 16 лет, второй ребе­нок появился у нее в 18 лет и третий — Александр — в 20. Многодетная семья жила небогато, в столичном городе все было дорого. С учетом звания и должно­сти мужа, жандармского подполковника, средств было не так уж и много. Ника­кой недвижимости у супругов не было, и можно предположить, что им помогали близкие родственники. Но это всего лишь предположение.

Варвара Николаевна стала вдовой в 54 года. Как мать, вполне могла оценить состоявшуюся на тот момент карьеру сы­новей. Все они не потерялись, служили примерно и имели хорошие перспекти­вы.

Старший Иван (16.09.1828 – 18.01.1884) дослужился до звания пол­ковника артиллерии, средний Николай (13.05.1830 – 20.03.1898) сделал чинов­ничью карьеру. Он служил в III отделении Собственной Его Императорского Вели­чества канцелярии чиновником особых поручений 4 класса при ст.секретаре у принятия прошений на высшее имя приносимых и вышел в отставку в чине Действительного статского советника. У младшего Александра карьера шла в гору.

Получается, что младший Александр родился на следующий день после дня рождения матери — 18 января 1832 года в Санкт-Петербурге.

Александр пошел по военной стезе, продолжая семейные традиции. Скорее всего, выбор учебного заведения был продиктован именно возможностью для многодетного семейства отдать мальчика в хорошее военное учебное заведение, где он получал образование за казенный счет.

Поскольку никаких мемуарных ис­точников ни сам А. Д. Горемыкин, ни чле­ны его семьи не оставили, основываясь на его собственных отдельных замеча­ниях, можно только предполагать, каким было его детство, время, когда заклады­ваются основы характера и миропонима­ния человека. В письме А. А. Корнилову от 16 декабря 1901 г. Горемыкин с огор­чением писал: «Как живется Вам и Вашей семье? Искренне желаю, чтобы душевное спокойствие и плодотворность мысли не оставляли Вас никогда. У себя я часто это­го не вижу; да к тому же нервность одоле­вает: какое-то беспокойство, не то чтобы безпричинное, а так, из пустяков. Старею, значит, в детство перехожу; а детство то было тяжелое: много выдержанно и все при впечатлительной натуре…» (19).

Вполне возможно, что учеба в кадет­ском корпусе, связанная с отъездом из семьи, редкие встречи с родными и близ­кими оставили в памяти подростка не са­мые радостные воспоминания.

Сам Александр Дмитриевич был же­нат на Елене Дмитриевне Замыцкой. Где, как и при каких условиях они познакоми­лись, сказать трудно — источников для описания этой истории пока не найдено. Их роднило военное прошлое отцов — Елена Дмитриевна Замыцкая была доче­рью Дмитрия Петровича Замыцкого, ад­мирала русского императорского флота.

Несколько слов о Замыцких.

Отец, Дмитрий Петрович Замыцкий, по отдельным источникам, родился в 1795 г. и скончался 29 сентября 1879 г., был по­хоронен на Митрофаньевском кладбище Петербурга. Мать, Аделаида Поликарпов­на Замыцкая, родилась 28 июля 1810-го и скончалась 18 августа 1871 г.

Замыцкие также принадлежали к старинному дворянскому роду. Они счи­тались потомками выходца из «немцев» Радши (Ратши).

Представители Замыцких служили послами в Литве, Пруссии, Валахии, Шве­ции; воеводами, стольниками и стряпчи­ми.

Родоначальником современных За­мыцких называли Ивана Владимировича Пушкина-Замыцкого, жившего в XV веке.

Дмитрий Петрович Замыцкий — ад­мирал русского флота, член Адмирал­тейств-совета. Первоначальное образо­вание будущий флотоводец получил в Морском кадетском корпусе, куда посту­пил в 1799 году. Если это так, то в момент поступления ему еще не было полных пяти лет. В 1809 г. в возрасте 14 лет он за­вершил обучение, стал мичманом и посту­пил на службу в военно-морской флот. До 1828 года «совершал обычные крейсер­ства в Финском заливе и Балтийском море и, кроме того, дважды побывал в Архан­гельске». В 1826 году уже в чине капитан- лейтенанта стал командиром 20-пушечно­го брига «Телемак» и совершил переход от Кронштадта до Мальты в составе эскадры вице-адмирала графа Гейдена, а затем был переведен в эскадру контр-адмирала Рикорда. В 1831 г. Замыцкий принял уча­стие в войне за независимость Греции и за удачное сражение в Монастырской бухте у города Поло был награжден орденом св. Владимира 4-й степени с бантом и про­изведен в капитаны II ранга. В 1833 г. вер­нулся в Кронштадт, где был назначен ко­мандиром фрегата «Александр Невский». Далее 25 декабря 1833 года за проведение 18 морских полугодовых кампаний был награжден орденом св. Георгия 4-й степе­ни, а в 1836 г. произведен в капитаны I-го ранга.

В течение 1836–1846 гг. будущий ад­мирал командовал новеньким кораблем «Лефорт», ежегодно крейсировал в Бал­тийском море.

Интересно, что линейный корабль «Лефорт» в 2013 г. обнаружили в водах Финского залива. Известно, что он потер­пел кораблекрушение 10 сентября 1857 г. По данным подводных исследователей, он сохранился практически неразрушенным.

1 января 1846 года Замыцкий стал контр-адмиралом и назначен командиром 2-й бригады 3-й флотской дивизии. В Не­мецком и Балтийском морях командовал «Арсисом» и «Россией», а в 1849 году стал начальником 1-й флотской дивизии.

В 1850 году Замыцкого привлекли к работе в комитете по пересмотру и состав­лению морского устава. 2 октября 1852 года он стал вице-адмиралом, Во время Крымской кампании 1854 года, имея свой флаг на корабле «Красный» (это означало, что на борту в данном случае вице-адми­рал), Замыцкий находился с флотом на малом Кронштадтском рейде для оборо­ны Кронштадта от нападения англо-фран­цузского флота. В 1855 году был назначен членом Адмиралтейств-совета, а 28 дека­бря 1859 года произведен в адмиралы и уволен от службы.

Адмирала Замыцкого отмечали мно­гими орденами и знаками отличия. Любо­пытно, что за перевод с английского книги «Часовые таблицы» он был пожалован зо­лотой табакеркой с живописью.

Герб Замыцких описан в Википедии: «В золотом щите на зеленой горе черв­леная башня с дверью и двумя окнами, с круглой крышей, увенчанной крестом. Справа и слева от нее серпы, повернутые к ней остриями. Щит увенчан дворянским шлемом с короной. Нашлемник: поднятая рука держит царскую грамоту в золотой парче с червленой вислой печатью. На­мет: червленый с золотом».

Кроме дочери в семье адмирала был сын, Замыцкий Петр Дмитриевич (19.01.1844 – после 1900 г.), также воен­ный. С 1889 г. — генерал-майор. Он бле­стяще закончил учебу в Пажеском Его Ве­личества корпусе по I разряду в 1863 г. и в чине прапорщика отправился на службу в лейб-гвардии Конно-Гренадерский полк.

Теперь о детях А. Д. и Е. Д. Горемыки­ных. У Александра Дмитриевича и Елены Дмитриевны Горемыкиных было трое де­тей: Александр (12.02.1859 – 03.05.1913); Аделаида (11.04.1872 – после 1904 г.) и Всеволод (25.07.1877 – после 1902 г.)

Судя по всему, дочь назвали в честь матери Елены Дмитриевны Замыцкой — Аделаиды Поликарповны. Восприемни­ком при крещении девочки стал ее дядя, в то время капитан Петр Дмитриевич За­мыцкий (20).

Сохранились формулярные списки сыновей и сведения о крещении детей. Эти данные, официально заверенные свя­щенниками, потребовались А. Д. Горемы­кину, когда он решал вопрос о дворянстве членов семьи.

«По Указу его Императорского Ве­личества, Херсонской епархии города Одессы, Архангело-Михайловской, что при женской обители, церкви священнос­лужители сим удостоверяем, что в метрической книге при сей церкви хранящейся, за 1872 год состоит в записке под №50 акт следующего содержания: Тысяча во­семьсот семьдесят второго года апреля одиннадцатого дня у Начальника штаба Одесского военного округа Генерального Штаба генерал-майора Александра Дми­триевича Горемыкина и законной жены Его Елены Дмитриевны, как оба право­славного исповедания родилась дочь Аделаида. Таинство крещения Мая двад­цать третьего числа совершил иеромонах Онуфрий с дьяконом Дмитрием Хорошев­ским и пономарем Пантелеймоном Кра­жановским. Восприемниками были капи­тан Петр Дмитриевич Замыцкий и дочь действительного статского советника баронесса Аделаида Александровна Фи­тингоф. В чем с приложением церковной печати и подписываемся.

Протоиерей Петр Казанский. Дьякон Дмитрий Хорошев».

«За № 133, мы нижеподписавшиеся священно и церковно служители Херсон­ской епархии г. Одесса Архангело-Ми­хайловской что при женском монастыре церкви собственноручным подписали и приложением церковной печати свиде­тельствуем в том, что в метрической кни­ге приходской нашей церкви за 1877 год первой части за № 82 записана следующая статья: Тысяча восемьсот семьдесят седь­мого года июля двадцать пятого родил­ся, а августа двадцать восьмого крещен Всеволод. Родители его Командующий 15 пехотною дивизиею генерал-майор Алек­сандр Дмитриевич Горемыкин и законная жена его Елена Дмитриева дочь — право­славная. Крещение совершал священник Федор Туровский и дьякон Кирилл Карла­шев.

Восприемниками были: сын их Алек­сандр Александрович Горемыкин и жена доктора медицины (неясное слово)» (21).

Судьба детей сложилась так, что младшего сына Всеволода, возможно (точных данных пока не имеется), хорони­ли при жизни самого генерала, дочь ушла совсем молодой женщиной, да и старший не был долгожителем.

Младший сын, судя по отдельным сведениям, был хорошим и талантливым учеником. Он обучался в Пажеском его императорского величества корпусе. 5 марта 1894 г. директор этого привилегированного учебного заведения сообщал Горемыкину: «Милостивый Государь Алек­сандр Дмитриевич!

...Про сына вашего могу как и до сих пор дать лестный отзывы во всех отноше­ниях; он благодаря бога здоров и, наде­юсь, будет продолжать преуспевать» (22).

Елена Дмитриевна всегда была ря­дом с мужем. И на новое место службы она, разумеется, приехала вместе с су­пругом. О деятельности ее в Иркутске из­вестно совсем мало. Как жена начальника края, она по заведенному обычаю куриро­вала учреждения, входившие в состав ве­домства Императрицы Марии. В Иркутске это прежде всего Девичий институт, или, как его еще нередко называли, Иркутский институт благородных девиц. На ней ле­жала обязанность следить за физическим и нравственным воспитанием учениц это­го знаменитого на всю Сибирь учебного заведения. Такое назначение всегда со­гласовывалось с императрицей. 2 декабря 1889 года Елена Дмитриевна Горемыкина получила телеграмму из Петербурга сле­дующего содержания: «Иркутск. Супруге Генерал-Губернатора Елене Дмитриевне Горемыкиной.

30 ноября Всемилостивейше возло­жено на Ваше Превосходительство наблю­дение за воспитанием девиц в Институте с правами, коими пользовалась Графиня Игнатьева. За главноуправляющего Зубов» (23).

Елена Дмитриевна, сама мать тро­их детей, старалась активно участвовать в жизни учебного заведения. Отдельные факты свидетельствуют, что она способ­ствовала материальному положению учебного заведения. Так, не без ее участия известный меценат и предприниматель, Потомственный Почетный гражданин Немчинов пожертвовал институту дачу близ Иркутска. После переписки с импера­трицей этот дом использовался как поме­щение для воспитанниц, как загородная резиденция для отдыха и экскурсий.

Дочь Горемыкиных вышла замуж за Пфафиуса Андрея Евгеньевича, одного из четверых детей Евгения Вильгельмовича Пфафиуса, действительного статского со­ветника. Он был женат на Анне Андреевне Пфафиус, урожденной Боборыкиной, ко­торая после смерти мужа перебралась на жительство во Владикавказ.

У Пфафиусов, как уже отмечалось выше, было четверо детей: два сына — Константин и Андрей и две дочери — Екатерина и Мария. Отец семейства был фигурой неординарной. Он служил Кях­тинским Пограничным Комиссаром. Об­разование получил в Ровенской гимназии. Учился прекрасно и закончил образова­ние с блестящими результатами, за что по­лучил XV чин по Табели о рангах и золотую медаль. Службу начал в Тобольске в канце­лярии Общего Губернского Управления в 1845 году. 10 декабря 1845 года утвержден в чине коллежского регистратора. Затем перебрался в Иркутск и вновь поступил на службу в канцелярию, на этот раз Главного Управления Восточной Сибири. Начинал с должности журналиста I–го отделения. Карьера шла в гору — помощник столо­начальника, губернский секретарь, ис­правляющий должность столоначальника, коллежский секретарь и, наконец, столо­начальник. В 1855 г., т. е. спустя десять лет после начала службы, Пфафиус получил чин титулярного советника, а еще через четыре года коллежского асессора, и в 1861 г. его назначили Кяхтинским погра­ничным Комиссаром. Кяхта, небольшой город на границе России и Китая, являлся важным торгово-экономическим центром — через него шла вся чайная торговля между двумя странами.

Судя по тому, что награды и благо­дарности по службе получались регуляр­но, им были довольны. Не забывали о нем и представители китайских торгово-про­мышленных кругов. В феврале 1866 года Пфафиусу разрешили принять от Китай­ского купечества и Кяхтинского Майма­чена благодарственный адрес «за содей­ствие, оказанное Комиссаром Пфафиусом к потушению пожара, бывшего в Майма­чене в 1864 году». В 1868 году Китайский богдыхан пожаловал ему золотую медаль с драгоценностями.

Пфафиус прославился также и тем, что во время беспорядков в Монголии в начале 70-х гг. XIX в. за «полезную де­ятельность» был жалован 500 рублями серебром. Сложно сейчас сказать, в чем проявилась эта полезная деятельность. Но, учитывая нахождение в этих местах Ургинского отряда, близкой границы, по­стоянных стычек пограничной стражи с контрабандистами, Пфафиус, вероятно, мог по дипломатическим каналам и лич­ной инициативой обеспечивать безопас­ность отряда. Император жаловал его тог­да перстнем с сапфиром.

Службу Евгений Пфафиус завершил в 1884 году.

Он исповедовал римско-католиче­скую религию, был награжден рядом ор­денов (Св. Владимира 3 и 4 степени, св. Анны 2 и 3 степени, св. Станислава 2 сте­пени с императорской короной и той же степени без короны), имел именные знаки благодарности в виде перстней, награды от китайских властей.

Горемыкины и Пфафиус породни­лись — дочь генерал-губернатора вышла замуж за его сына Андрея.

Андрей Евгеньевич Пфафиус служил делопроизводителем в канцелярии А. Д. Горемыкина и имел к 1899 г. чин надвор­ного советника, а вскоре уехал в столицу, где занял должность старшего чиновника императорской Канцелярии по принятию прошений на высочайшее имя. Скорее всего, случилось это не без помощи А. Д. Горемыкина.

Судьба остальных детей Горемыки­ных представляется пока лишь в общих чертах. Александр Александрович Горе­мыкин учился в Александровском лицее. В числе десяти выпускников 1883 года (39 выпуск) он закончил обучение с сере­бряной медалью. В конце XIX в. мы видим его в качестве товарища прокурора С.- Петербургской судебной палаты. О млад­шем сыне сведений пока не найдено, кро­ме того, что учился в престижном учебном заведении, был прилежным учеником и талантливым человеком.

Примечания

1. Евгений Шободоев. Во власти истории. Иркутск. 2009. С. 108–109.
2. Материалы по исследованию землепользования и хозяйственного быта сельского населения Иркутской и Енисейской губерний. М. 1890. Т. 2. С. 1.
3. Восточное обозрение. 1889. 21 мая.
4. Восточное обозрение. 1889. 1 октября.
5. Там же.
6. Ив. Блинов. Губернаторы. С.-Петербург. 1905. С. 263–265.
7. А. Н. Бикштаева. Механизм назначения губернаторов в России в первой половине XIX века. «Отечественная история». М. 2006. № 6. С. 33.
8. А. Н. Бикштаева. Механизм назначения губернаторов в России в первой половине XIX века. «Отечественная история». М. 2006. № 6. С. 33.
9. Отечественная история. М. 2005. № 4.С. 3.
10. Там же. С. 4.
11. А. А. Корнилов. Воспоминания. Вопросы истории. М. 1894. № 2. С. 148.
12. Родина. 2015. № 2. С. 36.
13. Н. В. Черникова. Власть и интеллект: нарастание конфликта. Вопросы истории. М. 2005. № 4. С. 59.
14. А. В. Ремнев. Самодержавие и Сибирь в конце XIX – ХХ века //Проблемы регионального управления. Вопро­сы истории. М. 1994. № 2.С. 61; А. В. Ремнев. Сибирь в имперской географии власти XIX — начала ХХ веков. Омск. 2015. С.325.
15. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 575. Л. 2.
16. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 575. Л. 2.
17. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 575. Л. 3-4.
18. ГАИО. Ф. 25. ОП. ОЦ. Д. 575. Л. 4.
19. ГА РФ. Ф. 5102. ОП. 1. Д. 523. Л. 9 об.
20. ГБНЛ. Ф. 1000. ОП. 2 Д. 343. Л. 3.
21. ГБНЛ. Ф. 1000. ОП. 2 Д. 343. Л. 3-3 об.
22. ГБНЛ. Ф. 1000. ОП. 2 Д. 343. Л. 6.
23. ГАИО. Ф. 25. ОП. 2. Д. 33. картон 121. Л. 2.